...Поезд. Пароход. Воздушный шар. Самолет (древний фанерный бипланчик). Вообще карточки были старые-престарые, должно быть, сам дедушка советской судебной психиатрии профессор Сербский еще ими пользовался!
- Что вы задумались? Что исключите?
- Монгольфьер.
В один голос: - Что? Что?
- Шар воздушный. Первый воздушный шар, по имени его изобретателя. Почему-то все время нужно исключать самое приятное.
- Как это так?
- Ну, на прошлых картинках - отдых на траве исключили, работяг оставили. Теперь монгольфьер.
- А почему это - приятное?
- Путешествовать на воздушном шаре? А разве нет? Мечта всей моей жизни. Еще с детства, с жюль- верновских 'Пяти недель на воздушном шаре'. А вы предпочитаете бензиновые тарахтелки?
Перебрал еще несколько картинок. Надоело.
Следующие картинки были интереснее. Симметрично раздвоенное разноцветное пятно - сажают на лист цветную кляксу, прижимают другим листом, а потом развертывают. Нужно было сказать, что напоминает каждый такой узор. На первом были будто бы две фигурки с развевающимися фалдами.
- Два дирижера делят курицу славы.
- Как вы сказали? - психолог бросилась что-то записывать.
- Это из Маяковского. 'Разрежем общую курицу славы и выдадим всем по целому куску'. Вот здесь два дирижера именно этим занимаются.
- Ну и фантазия! А это?
- Бабочка 'Мертвая голова'.
- А почему мертвая?
- Я уж не знаю, почему ее так назвали.
- Все-таки, почему у вас такие ассоциации? С мертвой головой?
- Не знаю. Вижу так. Видение ипохондрика, должно быть.
Поиграли еще недолго. Затем я сказал, что довольно, больше заниматься этим не буду.
Под занавес, пока психологическая дама собирала свой небогатый реквизит, поговорили с ней о Фолкнере. Не помню уж, как возник разговор, но оказалось, что она любит и ценит Фолкнера. Недавно прочла 'Шум и ярость'. А я вот не читал... Поговорили о Кафке, Джойсе. Дама оживилась, показалось, что разговор этот она вела охотнее, чем свое исследование. В общем, мне она понравилась.
МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. 2 ГЛАВА: 'СУБЪЕКТИВНЫЕ' МЕТОДЫ
Психологическое обследование, о котором я только что рассказал, было вершиной, кульминацией психиатрической экспертизы в институте имени Сербского. Оно да энцефалограмма - вот, пожалуй, и все запоминающиеся методы. Ничего больше не было в этом знаменитом, разрекламированном, научно-исследовательском учреждении - никаких изящных экспериментов, никакой хитрой и тонкой технологии, никакой выдающейся, на уровне века, науки. И судьба наша, таким образом, зависела от суждения (читай: от желания) наших врачей.
Вот я и подошел к тому, что называю субъективными методами, т.е. к разным видам наблюдения.
Основное представление о психическом состоянии порученного ему зека врач получал из уголовного дела. Хотя и не должен бы, вроде, получать. Но врачи не утруждали себя первопоиском - они брали за факт стасованные следователем сведения и строили из них свою модель.
...Ага, в школе учился плохо? Оставался на второй год? - психическая аномалия.
...Ах, с тещей ссорился? Грозил, как она показывает, ей 'уши отрезать'? - О, это уже мания, агрессивный бред.
Ну и т.д. Расскажу о своем деле - анекдотичный, но характерный факт.
Ретивый следователь Владимирской областной прокуратуры Дмитриевский поехал после моего ареста на Украину, в г. Умань, где я жил свыше трех лет назад. Допрашивал там многих, в том числе и директора витаминного завода, на котором я работал, М.Ф.Чернявского. Последний, сводя старые счеты, конечно, рассказывал обо мне всякую несусветицу, в том числе (и это записано в протоколе его допроса от 21.08.73 г.) сказал вдруг следующее: 'Мне говорила Костенко, что Некипелов приглашал ее на вечера свободной любви'...
Стоп. 'Вечера свободной любви...' Тут надо сделать некоторое пояснение.
Когда-то, в 1969 году, в день 8 марта, я прочел на небольшом банкете в заводской лаборатории, где тогда работал, несколько своих стихотворений, в том числе 'Кизиловый лес' - лирические, интимные стихи:
...Мы вышли б, наверно, на берег иной,
чего-то сказать не умея,
но ты - наступаешь босою пятой
на скрытого в ягодах змея!
Мы падаем вместе, сплетаясь в одно,
в пуховую алость кизила.
О нет, мы не блудим, - мы давим вино
для тайного, светлого пира!
Об этом выступлении, конечно, тотчас донесли директору. А у нас с ним уже назревал конфликт на почве моей борьбы с показухой и очковтирательством на заводе, и Чернявский копил мой 'криминал'. Вот и эти стихи были туда занесены. Он так их потом интерпретировал, выступая на одном из собраний: 'Некипелов пропагандирует свободную любовь!'
Слово было произнесено, заметьте. ' С в о б о д н а я л ю б о в ь'. Это 1969 год. А 21 08.1973 года в разговоре со следователем Чернявский еще более искажает: 'Мне говорила Костенко, что Некипелов приглашал ее на в е ч е р а с в о б о д н о й л ю б в и '.
Следователь заинтересовался. Человечишка жалкий и пакостный, ему это тоже интересно - 'вечера свободной любви'! Это, конечно же, что-то недозволенное, непотребное, а может быть ... и психически ненормальное?..
24.08.73 г. он допрашивает Л.И Васильеву, работницу заводской лаборатории, моего сослуживца. В ее протоколе - угодливое: 'Да, я что-то слышала о вечерах свободной любви'.
В тот же день допрашивается А.С. Костенко, также работница лаборатории и моя соседка по квартире. Запись: 'О вечерах свободной любви с сухим вином (!) я знаю от Петрович (тоже моя сослуживица - В.Н.), но Некипелов меня туда никогда не приглашал'.
Круг замкнулся. Ничего конкретного выяснить не удалось, 'очевидца' не сыскали. Хотя слово осталось. Да еще обросло некими пикантными подробностями вроде 'сухого вина'. И диффамация, конечно, осталась.
И вот, не веря своим глазам, читаю в заключении первой, амбулаторной психиатрической экспертизы (в г.Владимире, 14.09.73 г.): 'Некипелов принимал участи в вечерах свободной любви с сухим вином'. Здесь уже говорится об этих злосчастных вечерах как об абсолютном факте, к тому же чуть не подтверждающем мою психическую нездоровость!
Думаете, на этом кончилось? Как бы не так. Любовь Иосифовна (старший научный сотрудник, кандидат наук!) тоже проявила живейший интерес к практике 'свободной любви'. Я рассмеялся ей в лицо. Тем не менее, 'вечера свободной любви с сухим вином' перекочевали и в акт экспертизы института имени Сербского.
Кто бы мне все-таки объяснил, что же это за вечера такие?
Материалы уголовного дела проверялись врачами при беседах с испытуемыми. Собственно, это были те же допросы, только с психиатрическим уклоном. 'Почему ты это сделал?' - 'Как ты это сделал?' - 'Что ты чувствовал при этом?'... Собирали 'катамнез' - психиатрическую предысторию. Расспрашивали об условиях жизни, о детстве, учебе в школе, взаимоотношениях с родственниками и окружающими. Не вспыльчив ли, как память? Неизменно задавался вопрос: 'Были ли ушибы головы'. Все 'тюлькогоны', конечно, говорили: 'Да, да!' - и рассказывали всякие страсти.
Беседы с врачами проводились у кого как, но в общем-то не часто. Володю Шумилина в течение месяца вызвали два раза, Витю Яцунова - один. Мне в этом отношении 'повезло' - за два месяца состоялось ч е т ы р е беседы, хотя из первых трех немного почерпнула Любовь Иосифовна. Уровень этих бесед был примитивен, вопросы банальны.
