то, о чем она боялась сказать.
Али скользнул в люк, повис на руках и спрыгнул вниз, на дно шара.
Настала такая тишина, что, казалось, даже волны остановились где-то на полпути к берегу, боясь нарушить ее своим плеском.
Прильнув ухом к стенке шара, Мариам слышала шлепанье босых ног, затем какое-то царапанье.
— Нет тут никого, — послышался гулкий, как из бочки, голос Али.
Мариам не понимала, что же она должна делать — радоваться или вновь мучиться: в шаре никого не нашли, но исчезла и надежда увидеть Васильева живым.
Из люка появилась голова Али. В зубах он держал черную клеенчатую тетрадь и, упираясь в борта, старался выбраться из шара.
Наконец он вылез и высоко поднял тетрадь. Руки товарищей протянулись к ней. Но Али, соскользнул с шара всем известным способом, как многие в детстве скатывались со снежных гор без салазок, плюхнулся в воду и передал тетрадь Мариам.
Пытаясь овладеть собой, дрожащими, неповинующимися пальцами она взяла тетрадь и открыла на первой странице:
Все поняла Мариам. Он послал тетрадь, чтобы не погибли вместе с ним его записи.
Перелистывая страницы, она смотрела, как сквозь мутную пленку, на числа, формулы, чертежи. Вот день, когда Мариам впервые увидела Васильева в его лаборатории. Дальше снова какие-то эскизы… А это… последняя ночь — 30 сентября… Мариам дрожала от еле сдерживаемых рыданий. «Итог последних лет», прочитала она, глотая слезы, а дальше внизу: «Что-то будет?»
Мариам перевернула новую страницу и вздрогнула от ощущения чего-то страшного и неотвратимого.
Это его последние слова… Через всю страницу наискось тянулись строчки, написанные красным карандашом.
Глава двадцать третья
«ВСЕ БУДЕТ СДЕЛАНО ДЛЯ СПАСЕНИЯ ВАСИЛЬЕВА.
Только что кончилось совещание в кабинете директора. В пепельницах — горы окурков. Голубой дым, похожий на тонкую пряжу, тянулся в окно.
Агаев и парторг остались одни.
— Понимаешь, Джафар, — как бы продолжая прерванный разговор, начал Рустамов, — поднять васильевскую конструкцию очень трудно, но, как видишь, можно! А это получается только потому, что по своей натуре, по своему воспитанию каждый из наших людей в какой-то мере изобретатель… Для советского человека, как иной раз мне кажется, просто нет неразрешимых задач.
— Сейчас я в этом убедился, — согласился директор. — Однако танк мы успеем поднять к вечеру, но… найдем ли мы Васильева живым? Вот в этом я не уверен.
Рустамов поднял строгие глаза. В них таилось недовольство.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он. — Буквально несколько минут назад профессор Гусейнов утверждал, что для одного человека при данной кубатуре воздуха хватит до завтрашнего утра…
— Я не о том, — нервно перебил его директор. — Воздуха хватит… А мужества? Ты об этом забыл? Васильев, так же как и мы с тобой, понимает, чего ему следует ожидать… Так не лучше ли сразу открыть все кингстоны.
— Этого никогда не может быть!
— Почему?
— Он коммунист…
Агаев молчаливо согласился и подошел к окну.
— Люди у нас особенные, Джафар, — после недолгого молчания сказал парторг. — Вот и верим мы им, как себе… А если попадаются негодяи, то приходится к ним присматриваться. Уж не с той ли они стороны?.. Сегодня ко мне прибежал Нури и стал доказывать, что «рыбаки», которых задержали ночью пограничники, люди не наши, а чужие… И знаешь, чем он это доказывал? Говорит: не могут наши люди друг друга топить. А он сам видел, как «рыбак» на баркасе в отчаянии и злобе отрывал пальцы своего товарища от руля.
— Кстати, он что-то говорил о цилиндре с крюками?
— Об этом спрашивали этих «героев». Они отрицают, причем будто, бы убедительно. «Парню, наверное, со страху осьминог почудился» именно так и сказал один из них… — Рустамов взглянул на часы. Следователь не мог меня дальше задерживать. Он, конечно, знал, что сейчас самое главное — успеть спасти Васильева… Но, понимаешь, какая история… — Он подошел к двери и, приоткрыв ее, посмотрел в приемную. — Этого «председателя артели» видели на площадке лестницы, где находится квартира Васильева… Странное совпадение!
Громкий стук в дверь заставил Рустамова обернуться.
— Войдите! — сказал директор.
Кто-то застучал еще сильнее.
Рустамов быстро подошел к двери, распахнул ее и столкнулся с Мариам. Она не могла перевести дух от волнения и дрожащей рукой протягивала парторгу тетрадь.
— Салам, Керимова! — приподнявшись в кресле, приветствовал девушку директор, с удивлением смотря на ее запыленное и мятое платье. — Что там случилось? Рассказывай!
Поминутно оборачиваясь к двери, откуда выглядывали головы ребят, Мариам сбивчиво и взволнованно рассказала о том, как они нашли шар, нашли дневник и — уже совершенно ненужное — как они вчетвером мчались на ее машине, стараясь поскорее добраться до города.
— Довольно, Мариам! Все ясно… Надо немедленно искать, — перебил ее путаную речь Рустамов и протянул Агаеву тетрадь, раскрытую на последней странице.
Директор вытер голову платком и медленно прочитал вслух:
— Несомненно, вторая цистерна вылетела, — убежденно сказал Рустамов, как бы отвечая на немой вопрос директора. — Если она без света, то ее очень трудно найти…
— Непонятно… Совсем непонятно… — удивленно говорил Агаев, перелистывая страницы дневника.
Из тетради выпал розовато-коричневый листок. Мариам быстро подняла его и передала директору.
— Еще одна загадка, — уже недовольно заметил он. — Это что-то вроде записи на строчечном магнитофоне. Проверим на всякий случай… Али, скорее звони командиру авиачасти! Поиски начнем немедленно.
Он подошел к стоящему в углу столику с магнитофоном, долго возился с ним и наконец закрепил под головкой звукоснимателя очень маленький целлофановый листок, найденный в тетради.
Послышалось шипенье, и вдруг все узнали голос Синицкого:
«Прошу сообщить в Геологоразведочный институт, что студент Синицкий несколько задерживается… по не зависящим от него обстоятельствам…»
