Целыми днями Рувим лежал не говоря ни слова. Спустя некоторое время рассказал, что ему удалось бежать из лагеря, куда немцы перевезли его и его товарищей по работе. Из девятнадцати человек в живых осталось только семь. Каждый вечер после дня каторжной работы на торфоразработках, где им приходилось стоять по пояс в воде, литовцы издевались над ними, заставляли их часами бегать и прыгать через натянутую веревку. Тех, кто не выдерживал, забивали дубинками до смерти.
Через несколько недель Рувим поднялся на ноги. Вскоре у них в доме появился посыльный из юденрата. Требуют Рувима на работу. Он должен опять выходить на аэродром,
- Скажи им, что я больше не собираюсь работать на них, - резко ответил Рувим.
- Ты работаешь не на них, а на немцев и литовцев.
- Один черт! - оборвал его Рувим и повернулся к нему спиной. Мать умоляюще посмотрела на него:
- Рувеле, отец ведь уже немолод, у него нет сил.
- И отец должен бросить.
- Пришлют полицаев, так поневоле пойдешь.
- Плевал я на их полицию!
Мать вздохнула и замолчала.
Спустя несколько часов Рувим исчез из дому. Вернулся он через неделю и опять исчез.
Шмулик чувствовал, что в брате произошла какая-то перемена. У него блестели глаза. Лицо было худое и бледное, но походка стала быстрой и уверенной. Иногда в комнате появлялись незнакомые парни, спрашивали Рувима, шептались с ним и уходили. Одного из них Шмулик узнал: это был школьный товарищ Рувима. После окончания школы их пути разошлись: Рувим пошел в университет, а его товарищ - в техническое училище. Как-то Шмулик встретил его на улице и спросил про Рувима, который в это время опять исчез. Тот вонзил в мальчика взгляд и сердито ответил :
- Не знаю, И мой тебе совет, молокосос, никогда не упоминай его имени. Понял?!
Шмулик заметил, какой печальной становилась его мать и каким сердитым отец каждый раз, когда появлялся Рувим. Отец слабел из дня в день и все чаще не мог подняться с постели.
Рувим отсутствовал десять дней. Когда вернулся, Шмулик спал. Разбудили мальчика громкие голоса.
На мгновение они стихли, затем разговор возобновился.
Шмулик закрыл глаза и навострил уши.
- Если бы хоть была уверенность, что ты встретишь этих партизан, я бы ничего не сказал, - услышал он голос отца.
- Что ты хочешь, папа? Чтоб тебе преподнесли безопасность на тарелочке?! - сердито возразил Рувим.
- Смерти своей ищешь.
- Как будто в гетто вам гарантирована жизнь.
- Тише, тише! Не кричите так. Ради Бога!
Стены ведь прямо бумажные, каждое слово слышно, - уговаривает мать. Рувеле, если ты себя не жалеешь, пожалей хоть сестер маленьких. Отец больше не может работать.
- Я не могу, мама. Вы все заблуждаетесь. Я уже раз ошибся, когда послушался ваших уговоров. Умолял ведь вас: немец идет, бежим в Советский Союз. Не послушались меня.
- Кто же мог знать? Кто?
- Так хотя бы теперь не держите меня.
Шмулик изо всех сил старался не упустить ни слова из того, что говорил старший брат. Рувим прав, в гетто оставаться нельзя. Но куда он хочет идти - в партизаны? Усталость одолела мальчика, и он задремал...
Однажды Шмулик почувствовал, что кто-то склонился над ним. Он открыл глаза и увидел рядом с постелью Рувима, одетого в коричневый полушубок. Кожаная шапка надвинута на лоб и уши.
- Прощай, Шмулик, береги сестренок, - прошептал Рувим и чмокнул его в щеку.
Шмулик не успел вымолвить ни слова, как за братом закрылась дверь.
Рувим больше не вернулся.
ЦВЕТЫ ГОРОХА
Этеле очень любит Шмулика. Он сильный, почти взрослый. Теперь Шмулик каждый день ходит на работу за ворота гетто. Иногда он приносит сестрам что-нибудь вкусное: яичко, картошку, даже кусочек сахара или конфету.
Как-то Шмулик принес мешочек гороха.
- Сегодня у нас будет царский пир, - весело объявила мать.
- Мамочка, дай мне несколько горошин, я хочу поиграть, - попросила Ханеле.
- Жалко, дочка. Горох не игрушка, он сейчас ценность. Я принесу тебе со двора гладких камешков для игры.
Но Ханеле не отстала от матери, пока не получила несколько горошин. Усевшись на подоконнике, девочки принялись играть. Вдруг одна горошина выпала из рук и укатилась в щель между их окном и крышей сарайчика, прислонившегося к их дому снаружи. Вслед за первой укатилось еще несколько горошин. Взяв палку, Этеле стала ковырять, но достать горошины не смогла. Там они и остались, и скоро девочки забыли про них.
Однажды вечером отец вернулся домой бледный от волнения. Он долго шептался с матерью, и всю ночь они не ложились спать. Когда наутро девочки встали, они обнаружили возле стены две длинные старые доски.
- Мамочка, что это за доски?
- Ша, дочки, нельзя об этом говорить!
С этого дня мать запретила девочкам выходить и даже высовываться из окна.
Вернувшись вечером домой, отец с матерью принесли еще досок. Всю ночь они стучали молотками. Шмулик тоже не спал, помогал им. Проснувшись назавтра, девочки обнаружили, что за ночь их комната стала меньше и уже. Вдоль стены напротив окна выросла новая стена из досок, закрывшая первую. Мать вытащила одну доску, и между двумя стенами открылось пространство, будто узкий шкаф.
Вечером, перед тем как ложиться спать, отец подозвал девочек и сказал:
- Слушайте, девочки! В гетто есть злые люди, которые хватают маленьких детей и отдают их немцам. Когда нас с мамой не будет дома в вы услышите во дворе шаги, вы должны немедленно спрятаться в это убежище между стенами и хорошенько закрыть за собой доску. Вы должны сидеть без звука: не разговаривать, не смеяться, даже не кашлять.
Отец показал несколько раз, как можно быстро спрятаться, и велел им залезть в убежище в закрыть за собой доску. Когда девочки выполнили все по всем правилам, отец велел им идти спать.
Теперь жизнь девочек стала еще тяжелей.
В последнее время они проводили в тесном убежище дни и ночи. Очень уж утомительно было стоять между стенами; сильно болели ноги, так как сидеть места не было, а из-за сырости досок и нехватки воздуха трудно было дышать. Не раз из своего убежища они слышали во дворе топот подкованных сапог, крики, брань, женский и детский плач. Иногда и их комната наполнялась шумом тяжелых шагов. Кто-то шарил по углам, бил ногой по стене, по мебели, искал в шкафу, ругался и уходил. Девочки, затаив дыхание, прижимались друг к другу.
Так прошло несколько недель, пока им разрешили выйти из убежища. Но выходить из дому и выглядывать в окно не позволяли. Нельзя, чтобы их увидели соседи.
- Почему нельзя? - спрашивает Этеле. - Ведь соседи тоже евреи и ничего плохого нам не сделают.
Зима прошла, вновь наступила весна. Девочки и не почувствовали бы ее в своей мрачной комнате, если бы в доме не становилось теплее. Дни стали длиннее, чаще заглядывают в окно лучи солнца.
Однажды девочки долго ждали прихода брата. Золотая полоска на стене протянулась до конца комнаты. Еще немного, и исчезнет. Шмулик всегда приходит, когда лучезарная полоска достигает двери. Сегодня она уже переползла дальше, а Шмулика все нет. Мама давно вернулась и ушла получать хлебный паек.
- Давай подойдем к окну, - предлагает Ханеле.
Ожидание было слишком долгим, и девочки уселись на подоконнике.
- Ой, смотри, смотри! - воскликнула Ханеле.
Из щели за окном тянется тонкий светло-зеленый росток.
- Цветок вырос из стены, цветок ! - хлопает в ладоши Этеле. - Нужно его полить. Он, наверно, хочет
