бритоголовых крутых парней с золотыми цепями на шеях. Видно, я им давно глаза мозолю. Едва успел поднять стекло, как уже подбежали, окружили с двух сторон машину, забарабанили по капоту.
– Э, мужик, давай отсюда, двигай! Ты че тут стоишь?
Нет, я не борец за высокую мораль и нравственность, но есть кое-какие не принципы даже, скорее нормы: не пользоваться чужим носовым платком, не чистить зубы чужой щеткой, не влезать в чужие комнатные тапочки, мыть руки после езды в общественном транспорте... И в этот же список можно включить проституток.
Даже Лена Бирюкова, при всей ее, мягко говоря, пикантной личной жизни, не торговала собой вот так откровенно. Жить с мужчиной ради его денег... Ну, так многие поступают, и раньше так делали, и теперь. Разве родители сами не стремятся выдать дочь за богатого человека, чтобы она ни в чем не нуждалась? Да если оглядеться, то сколько знакомых семейных пар, вполне благополучных на первый взгляд, цементируют свой союз общей выгодой? Так где же эта самая граница, отличающая «порядочную» от «гулящей»?
Когда мою машину отбуксировали к дому, я понял, что настоящий капитальный ремонт, который был жизненно необходим папиному старичку, я пока не потяну. Поэтому я просто загнал «жигуль» в ракушку и оставил до лучших времен.
Поскольку я на неопределенный период времени остался без собственных колес, пришлось обращаться к приятелю – Женьке. Не раз в пиковых ситуациях он выручал меня, одалживая одну из своих машин. На этот раз мне достался новый, сверкающий темно-синей полировкой «вольво» прошлого года выпуска, недавно пригнанный моим другом из Швеции. На нем я и отправился в поликлинику к Алле.
Она кивнула мне, как старому другу.
– Если не торопитесь, обождите в той комнате. Я скоро закончу. Мне нужно сказать вам пару слов, – сказала она, сдвинув на подбородок маску.
В кресле перед ней страшно нервничал, то сжимая, то разжимая пудовые кулаки, здоровенный детина двухметрового роста, лицо которого показалось мне смутно знакомым, ассоциируясь то ли с футболом, то ли с хоккеем. Наверное, один из сонма тех спортсменов, о которых упоминала Лена...
Счет, который Алла Эдуардовна предъявила мне за срочный и неурочный визит, оказался настолько смехотворным, что у меня резко улучшилось настроение. А я-то уж мысленно распрощался с парой-тройкой портретов американского президента Гранта, купеческая бородка которого делает его таким похожим на нашего банкира Дубинина... Только Грант смотрит с пятидесятидолларовой бумажки сурово, а наш, помнится, все время посмеивался. Просто жуть берет оттого, что наш банкир вечно, о чем его ни спроси, пребывает в веселом настроении! Ведь знал же, что не сегодня завтра случится кризис и полстраны потеряет последние деньги. Ну да бог с ним, это я так, к слову.
Сбросив с себя груз ответственности и убедившись, что в ближайший час можно никуда не спешить, я решил вернуться в кабинет и дождаться Аллу.
В таинственной комнатке за матовой дверью, смежной со стоматологическим кабинетом, оказалась душевая кабина и удобный топчан, на котором я тут же и растянулся, свесив ноги.
Да, научились и у нас строить по евростандарту. С невольной грустью встала перед глазами собственная рабочая кабинка, забитая старыми случайными казенным столом и стульями с металлическими бирками, о которые мужчины рвали брюки, а женщины – колготки. Кипы папок и бумаг повсюду... Конечно, это вам не приемная Генриха Падвы или Генри Резника. Мы – мелкие фигуры, безликие вассалы Фемиды.
Я и не заметил, как Алла вошла в комнату.
– Не вставайте, – жестом пресекла она мою попытку привстать. – Я тоже люблю растянуться вот так, расслабиться в перерывах между пациентами. Весь день сидеть, согнув спину, на стуле и держать руки на весу, знаете, как устаешь?
Она присела рядом со мной, закинув ногу на ногу. Я вдруг обратил внимание, какие у нее длинные, загорелые ноги с шелковистой кожей, маленькими изящными ступнями и покрытыми ярким красным лаком ногтями. Короткие полы медицинского халата волнующе расходились у нее на бедрах. Между полными округлыми бедрами лежала глубокая тень, подстегивая фантазию в определенном направлении. Я заерзал и решил привстать, но Алла снова удержала меня, мягко положив руку на плечо и ласково улыбнувшись.
– Лежи, лежи.
От нее исходил тонкий, но стойкий аромат дорогих духов. Волнующий и манящий аромат.
– Вы собирались что-то мне рассказать? – дав петуха и откашлявшись, едва выдавил я из себя, чувствуя, что неудержимо краснею, как мальчишка.
– А вот что, – ответила она и, наклонившись, обвила одной рукой меня за шею и поцеловала. – Что ты на это скажешь?
Мое сердце радостно подпрыгнуло. Я крепко обнял ее за плечи, прижал к себе, впился губами в ее мягкие, сочные губы. Свободной рукой расстегнул на ней халат. Два тугих мячика грудей с буграми твердых розовых сосков уперлись мне в грудь. Она уселась мне на колени и, плавно вихляя бедрами, стащила с меня галстук, сняла через голову рубашку, бросила на пол.
– Как тебе нравится, мой милый? Сверху или снизу?..
...Через полчаса мы плескались в тесной кабине душа, весело брызгая друг другу в лицо.
– Ты не боишься, что сюда кто-нибудь войдет?
– А я заперла дверь, – хитро улыбнувшись, ответила Алла.
– Ты что же, заранее все спланировала? – засмеялся я, промокая ее плечи полотенцем.
– А ты как думал? Да, я заранее задумала тебя соблазнить. Ты прелесть!
Она чмокнула меня в щеку.
– Какие у тебя планы на сегодня? – спросил я, рассчитывая провести этот вечер в романтической обстановке, но моя дама озабоченно взглянула на часы:
– К сожалению, через десять минут я должна быть на Пресненской набережной. У меня деловое свидание. Подвезешь?
– Конечно.
Машина Женьки, я заметил, произвела на нее хорошее впечатление. Откинувшись в удобном кресле, она всю дорогу улыбалась и смотрела на меня, слегка щуря карие глаза.
У входа в ресторан «Дикая орхидея» Алла попросила остановиться.
– Когда мы увидимся?
Я обрадовался, что она первая об этом спросила.
– Когда ты свободна? Может, завтра?
– Отлично, завтра. Позвони мне.
Мы поцеловались на прощание, и она упорхнула, оставив мне аромат своих духов.
10
Квартиру, которую снимала в Москве дочка, Бирюков отыскал по старому адресу на поздравительной новогодней открытке, которую Лена отправила в прошлом году своим московским родственникам. По его просьбе Анюта, жена шурина, отыскала эту открытку на антресоли среди прошлогодних детских школьных тетрадок и рисунков.
С самого утра Бирюков отправился на станцию «Филевский парк» и долго плутал во дворах, пока не нашел нужную улицу и номер дома. Квартира располагалась на пятом этаже в доме без лифта. Пока Бирюков поднимался наверх, он имел возможность читать на размалеванных стенах всякие похабные надписи, оставленные местными малолетками. «Деньги есть – Иван Петрович, денег нет – козел и сволочь» – значилось рядом с искомой квартирой.
Он позвонил в обшарпанную деревянную дверь. Открыла старуха лет шестидесяти с живым петухом под мышкой и с папиросой в зубах.
– Проходи, – кивнула она, не интересуясь, кто и к кому.
Все это пока никак не вязалось с образом строгой квартирной хозяйки, любящей чистоту и тишину, о которой рассказывала Лена.
Бирюков переступил порог и очутился в полутемной грязной прихожей. Со стен клочьями свисали затертые обои неопределенного цвета, сверху давил закопченный потолок.
– Здравствуйте, вы не подскажете, Елена Александровна Бирюкова здесь проживает? – спросил он, изумленно оглядывая и прихожую, и старуху с петухом.
