отъезда в командировку... А Вадим, кстати, тоже должен был вылетать, только на Север, мы с ним об этом говорили. Говорили о жизни, обо всем. Он бодрился, но, как я теперь вижу, у него все-таки было подавленное настроение. Почему? Хотел бы и я знать ответ на этот вопрос...
Они вышли во двор, потом на улицу. Евгений сказал, что проводит ее до магазина и обратно домой, но заходить не будет. Так надо. А затем продолжил свой рассказ:
– Словом, расставаясь, а встретиться мы должны были по идее только сегодня, он передал мне эту папочку и попросил... Вы ничего о ней не знаете? – Евгений посмотрел на Нину в упор.
Она вроде немного смутилась, но отвела глаза и, уже не глядя на него, пробормотала:
– Откуда?..
– Ну хорошо. – Женя понял: ей что-то известно, но она не сознается. И не надо, так проще. – Так вот, Нина Васильевна, дорогая моя, Вадим попросил меня сохранить у себя эту папку, поскольку к служебным делам она отношения не имеет, а он за нее боится. Почему – я понял только сегодня, когда вернулся домой и узнал, что Вадим так нелепо ушел из жизни. – Он не хотел говорить: застрелился или убили, чтоб лишний раз не травмировать Нину, да и сам теперь, честно говоря, ни в чем уже не был уверен. – Короче, достал я эту папочку. Он мне сам сказал: мол, если чего случится, мало ли, при нашей-то профессии, я могу ее вскрыть. Что мне и пришлось сделать. Не скрою, – вздохнул Евгений, – там была и короткая записка. Для меня. Похоже, он уже знал что-то о своей судьбе и не оправдывался, нет, а просто просил меня сделать для него... ну, выполнить его последнюю волю, скажем так. Записку эту я вам читать не дам ни при каких обстоятельствах. Больше того, считайте, у нас с вами вообще никаких разговоров по поводу папки не было. Вы знаете специфику работы вашего мужа, нашей службы и понимаете, что любое лишнее слово может немедленно привести к трагическому исходу. Даже наших близких. Но чтобы исключить также и ваши сомнения по поводу сказанного, дам прочитать буквально две строчки. Вы узнаете почерк своего мужа и этого вам будет довольно. – Евгений достал из кармана записку Вадима, согнул текст так, чтобы были видны только две строчки: «Здесь, в свертке, пятьдесят тысяч. Это все, что я смогу сделать для своей семьи». Держа в руках, протянул Нине: – Читайте, его рука?
– Да-а... – помедлив, сказала она и испуганно посмотрела на Женю. – Но откуда это?
– Когда узнаю, может, скажу. Но скорее всего – узнаю, однако не скажу. Ясно?
– Ничего не ясно! Как же я могу это?..
– Молча, – сухо сказал Евгений. – Папка вам не нужна, а сверток я вам передам тогда, когда вы откроете дверь в свою квартиру. Он вам не для того, чтобы вы немедленно кинулись в разгул! Извините, – смутился он, увидев глаза Нины. – Я не то хотел сказать. Но вы поняли. Никто, ни одна живая душа об этом знать не должна. Вадька невольно и меня подставил. Но подставит еще больше и вас, и меня, и всех своих знакомых, если я передам все это нашему руководству. Я думал об этом, говорю вам искренне. Но решил поступить так, как я поступаю. А здесь ваша дальнейшая жизнь. Не шикуйте, спрячьте подальше, берите понемногу, вы – женщина и мать, не мне вас учить. Можете сдавать свою дачу и говорить, что живете на эти деньги. Пенсию, в конце концов, дадут на ребенка, но это все – кошкины слезы. В общем, постарайтесь поступать разумно. Боитесь у себя держать – можете рассчитывать на меня в этом вопросе. Возьмите на первое время, а потом позванивайте мне, когда потребуется. Не меняйте купюры в одном пункте... Ну давайте, чего вам надо купить?
– Подождите, я сейчас...
И она ушла в магазин. А он отошел в сторонку и закурил. Ее долго не было. Докурив, Евгений заглянул в магазин. Удивился: народу совсем не было. Чего ж она так долго? И вдруг он увидел Нину. Она, сжав виски ладонями, стояла у окна. А на сгибе локтя у нее висела пустая полиэтиленовая сумка.
Он подошел сзади.
– Вы забыли дома деньги?
Она резко обернулась. В покрасневших глазах ее стояли слезы.
– У меня уже сил нет... – прошептала она и припала лицом к его груди.
– Ну-ну, – заговорил он негромко, поглаживая ее по голове. – Жизнь еще может быть очень долгой. И у вас дочка. А ей необходима прежде всего материнская забота... Давайте я пойду и разменяю вам какую- нибудь сумму?
– Пожалуйста, у меня голова совсем уже не варит...
Евгений видел неподалеку обменный пункт. И курс валюты вроде приличный – за двадцать восемь. Особо стесняться теперь тоже смысла не было. Поэтому он скинул одну резинку со свертка, ногтем разорвал сбоку газету и вытащил пять сотенных купюр.
Меняла – крутой парень с «голдой» на мощной шее – лишь изучающе взглянул на Женю, но документа не потребовал. Скучая, сунул купюры в свою машинку, проверил на подлинность и так же скучно отсчитал четырнадцать с чем-то тысяч. Евгений не стал пересчитывать. Нельзя себя ронять, меньше вопросов.
Минут через десять Нина заполнила самыми необходимыми продуктами не один, а три пластиковых пакета. Евгений послушно таскал их за нею, понимая, что испытывала вдова, заходя в магазин и помня, что собранные коллегами Вадима денежки скоро кончатся и больше ей рассчитывать не на кого. И не на что.
Он донес тяжеленные и рискующие порваться пакеты до самой двери. Но в квартиру больше не вошел.
– Отнесите сами на кухню. Все должно быть так, будто я давно ушел. И возвращайтесь с пустым пакетом.
И когда Нина Васильевна снова вышла на площадку, Евгений открыл черную лапку, достал бумажный сверток, разорвал газету, а пачки денег просто вытряхнул в пакет, не прикасаясь к ним пальцами. Газету скомкал и сунул в папку, которую тут же закрыл на «молнию».
– Тут должно быть в каждой по десять тысяч. Без тех пятисот, что я вам разменял, – сказал Женя. – Я так понимаю, что вы все у себя оставите, да? Только место найдите безопасное.
– На антресолях целый короб со старыми, совсем детскими еще Лизиными игрушками... Мишки всякие старые, безлапые...
– Ненадолго можно. Но лучше все это барахло перевезти в Коломну.
– Хорошо, я так и сделаю... Евгений Сергеевич, может, вы все-таки хоть чашку чаю выпьете? Или рюмку за память, а?
– Я за рулем, Нина. Давайте в следующий раз. Кстати, сороковины не устраивайте. А если пристанут – в легкую. Пусть сами с собой и привозят, понятно? Я серьезно говорю.
– Понимаю, хоть и ужасно все это... грустно... Ну что ж, спасибо. Вы извините, Женя, можно я так? – Он сделал жест, что не видит причины для отказа. – Я-то ведь вас ждала. Нет, не вас конкретно, а кого-то, кто должен был прийти. Так Вадик писал.
– Вадим вам писал? – шепотом изумился Женя. – Так что ж вы?!
– Но откуда я знала, что вам можно верить?
– Логично, – развел руками Евгений. – И что же он вам писал, если не секрет?
– Может, все-таки зайдете? – с надеждой спросила она. Видно, не хотела отпускать. Что-то у нее еще было.
Но Женя не желал рисковать. Его появление здесь вообще было лишним. Не исключено, что делом Вадима уже занимается Служба собственной безопасности. Управление генерала Самойленко даром свой сухой хлеб не ест. А с другой стороны, кто знает, вдруг именно те люди, от которых Вадим получил свой гонорар, меньше всего заинтересованы в том, чтобы этот гонорар и в самом деле дошел по назначению. Ведь неспроста папочка полмесяца пролежала у него, Евгения, в письменном столе. Вадим же, надо думать, знал о чем-то!
– Давайте лучше здесь подойдем к окну, а дверь все же прикройте.
Нина протянула ему конверт. Обычный почтовый.
– Вот. Два дня назад пришло письмо. Из ящика внизу вынула. А когда вскрыла – просто обомлела. Это ж как с того света!..
Евгений достал примерно такой же лист бумаги, как записка из папки. И почерк, вернее, авторучка та же. И наклон спокойный, слова не рваные. Заранее написано, без нервов.
Первые строчки он быстро пробежал глазами. Человек уезжает далеко и винится перед женой и дочкой, что не успел с ними попрощаться. Ни слова о том, что должно произойти. Непонятно. Он в самом деле не
