определенная независимость. Мать занималась по-прежнему исключительно собой и живописью, Ирина же была предоставлена сама себе. Неизвестно, какая кошка пробежала между женщинами, но кончилось тем, что Ирина Косенкова – она не собиралась менять отцовскую фамилию, – нашла возможность вернуться в Россию. Старое жилье получить обратно, конечно, не удалось, но она купила отличную квартиру в районе Черной речки. Зеленый район, исторические места, дуэльная поляна. Ирина сумела закончить в Штатах экономический колледж, а теперь работает в филиале Манхэттен-банка. По нынешним временам выглядит более чем прилично, богата, по-прежнему красива, замуж не собирается, хотя возраст уже заставляет задумываться. Но... она по духу американка. И никуда от этого не денешься. Эмансипе! Самостоятельная роскошная стерва. Нравится такая характеристика? А куда денешься от правды?..
Лизавета пообещала устроить деловую встречу Турецкого с Косенковой.
Но для этого он должен был хотя бы досмотреть до конца мемуарную историю и прочитать финальные страницы дневника Вадима, исключая, разумеется, те, которые, говоря языком гордого Кавказа, неприличны для настоящего мужчины!
Откуда растут хвосты
– Ловко ты, однако, залег! – двусмысленно заметил Гоголев, увидев Турецкого в коридоре своей конторы за пять минут до начала рабочего дня.
– Ты же знал, где я.
– Вот поэтому я и не стал тебя беспокоить. Твой друг и мой старший коллега звонил где-то с час назад, интересовался. Я объяснил, конечно, как мог.
– Я думал, что только бабы бывают сплетницами... А чего ему надо? Он же прекрасно знает мой мобильник.
– Ну как мешать? Сам посуди.
Дожали-таки!.. Турецкий махнул рукой и, подумав, сообщил, что практически всю ночь читал и переводил документы, затем совершенно нечитаемые записки, затем...
– Я понял, что время не зря потрачено, – остановил его признания Виктор Петрович. – Теперь мне бы узнать о дальнейших планах. На когда брать обратный билет?
– А что, уж надоел? Разве я здесь кому-нибудь мешаю?
– Ха, живи сколько хочешь, если нравится! Но через полчаса мне сюда скажут адрес мамаши твоего Кокорина, если таковая еще проживает у нас.
– Вот за это спасибо! Это вы молодцы.
– Так Вячеслав позвонил же. Отчима зовут, – Гоголев взял со стола писульку, – Геннадием Юрьевичем, тридцать шестого года рождения, а мадам – Фира Сергеевна Кокорина, сорокового года.
– Эсфирь, наверное?
– Нет, именно Фира, я переспрашивал. Сам поедешь?
– Ну а кого, тебя, что ль, просить? Своих дел мало? Поеду... Ты мне вот что скажи. У тебя кто-нибудь среди ваших чекистов есть такой, кто умеет держать язык за зубами, но владеет информацией?
Гоголев неопределенно пожал плечами.
– Если поискать... А что нужно?
– Выяснить про одну дамочку. Она здесь жила, потом вместе с семьей, после громкого скандала – не с ней, с ее матерью, – им предложили выезд в Штаты. А после она вернулась одна. Как бы узнать?
– А что конкретно тебе надо?
– Понимаешь, такое ощущение, что появляется слишком много хвостов. Вот и хочу узнать, откуда они.
– Как скоро?
– Пока я тут. В Москве мне уже будет не нужно.
– Попробую, но твердо не обещаю. Слишком ты условия жесткие выставляешь: и чтоб знал, и чтоб честный был, и чтоб мзды не требовал. «Еще скажи – чтоб в Бога верил! Где ж я тебе найду такого?
– А в Москве есть такой человек. – Турецкий имел в виду Генриха, или Гену, как звал его Костя Меркулов, но он и под страхом смертной казни не «вспомнил бы» это имя. Да и далеко. Хотя сведения об этой Косенковой нужны были, как иногда говорит Грязнов, «до разрезу». Сама ведь она ничего не скажет. Разве что ответить согласится на не очень опасные вопросы. А в том, что они могут быть для нее опасны, Турецкий не сомневался.
Гоголеву позвонили около десяти утра. Он подвинул блокнот, записал. Положил трубку, вырвал листок и протянул его Александру:
– Если готов на подвиги, делай соболезнующую физиономию, садись в машину, которую я тебе сейчас вызову, и вали вот по этому адресу. Это в районе «Электросилы», на Сызранской улице. Скажешь водителю, он и отвезет, и подождет, сколько тебе надо. Клиенты дома.
Александр Борисович, чувствуя новые силы, наполнявшие организм, без остановки, не пользуясь лифтом, расписанным и разрисованным школьными неприличностями, без передышки поднялся на восьмой этаж и остановился перед обитой коричневым дерматином дверью. Так – он заглянул в бумажку просто для страховки, квартира девяносто пять. Нажал кнопку звонка и услышал странный квакающий сигнал – не пенье соловья или там звуки чардаша, а именно кваканье обыкновенной болотной лягушки.
– Кого вам, простите? – послышалось из-за двери.
Интеллигентные люди. Турецкий стал так, чтоб его было видно всего в дверной глазок, и, достав удостоверение, раскрыл и протянул вперед.
– Я к вам из Москвы, – сказал он, – из Генеральной прокуратуры. По очень важному, хотя и печальному делу.
За дверью была тишина, видимо, читали, что написано в удостоверении. Наконец снова прорезался голос – немолодой, с хрипотцой.
– Печальнее того, что мы уже знаем, вы нам сообщите вряд ли! Ну хорошо, подождите, сейчас я вам открою...
На пороге стоял мужчина в домашнем халате и тапочках на босу ногу. Прихожая, освещенная рожковой люстрой, представляла собой узкий коридор, заставленный картонными коробками. Часть их содержимого валялась на полу. И вообще тут, похоже, прошел маленький ураганчик.
– Если вы снова с обыском, – сказал этот лысый человек, – то я должен сообщить: здесь уже все, что могли, переискали. И так и ушли. А я понемногу решил убирать. Вы извините, но Фире плохо и она лежит.
Турецкому больше ничего объяснять было не надо.
– Нет, я к вам не с обыском. Поэтому, ради бога, не волнуйтесь. А я хотел бы просто поговорить с вами в связи с той трагедией, которая обрушилась на вашу семью. Просто поговорить. Что-то узнать, если вы сочтете нужным мне рассказать. И я не займу у вас много времени.
– Вы хоть вежливый человек! – печально констатировал хозяин. – Ну что ж, пойдемте в комнаты. Только пусть вас не смущает этот, извините, бардак, который оставили после себя ваши коллеги.
– А почему вы считаете их, Геннадий Юрьевич, моими коллегами? – спросил Турецкий, проходя в большую комнату – ему была знакома эта стандартная трехкомнатная планировка, – где на диване с полотенцем на голове лежала женщина в спортивном костюме.
– Фира, к нам снова!
– Господи, – простонала женщина, – ну за что такие муки?!
– Здравствуйте, Фира Сергеевна, – сказал Турецкий, – извините меня за беспокойство. Я-то, вообще говоря, зашел к вам с одной целью: принести свои глубокие соболезнования по поводу гибели вашего сына. Я и в городе вашем, собственно, в связи с расследованием этого дела. Но, как вижу, опоздал.
– Фира, послушай, он знает, как нас зовут!
– А что толку, Гена? Ну хорошо, я принимаю ваши соболезнования. А что дальше? Нет, вы садитесь и извините, что я лежу. Этот обыск, вы знаете, так плохо на меня подействовал!
– Объясните мне, пожалуйста, что это был за обыск?
Она вдруг села и сняла со лба полотенце. Уставилась на мужа. Тот пожал плечами так, что руки его поднялись, будто крылья.
– Как это – вы не знаете? Как вы можете ничего не знать, когда они тыкали нам в нос удостоверениями прокуратуры?! – Женщина начала заводиться.
