– Хорошо, я вас выслушал, – примирительно сказал Турецкий. – А если я вам скажу, что никого с обыском к вам не присылал? А без моего разрешения никто проводить его тут не имеет права. Тогда как?
– Но ведь они же были?! – воскликнула она, забыв о головной боли. – И почему вопрос адресуется к нам? Сами решайте у себя!
– Да уж, конечно, вы нас извините, но получается так, что у вас правая рука не совсем знает, что делает левая, – снисходительным тоном добавил Геннадий Юрьевич.
– Вы, уважаемые, стали жертвами обмана, вот что я вам скажу. Ладно, а что хоть они искали?
– Они требовали какие-то документы, о которых мы и понятия не имеем. Дневники какие-то, – сказал хозяин.
Хозяйка, раскачиваясь, держалась за голову, глядя на беспорядок, оставленный лихими ребятами, осуществлявшими шмон с великой поспешностью.
– И когда они были у вас?
– Сегодня утром, совсем рано еще. В семь, наверно.
– А постановление на обыск они вам предъявили?
– Ой, сунули под нос какую-то бумажку...
– А зачем же вы их впустили в дом? Вы что, не знаете своих гражданских прав? Понятых они приглашали?
– Послушайте, – как ребенку сказал хозяин, – о каких правах вы нам толкуете? Они сказали, что, если я не открою, они просто взорвут дверь. Понятые... это ж надо такое сказать!
– Нужно было позвонить в милицию!
– Так они и это предвидели. Сказали, что, если я сниму трубку, они обрежут линию. А вот такого, как у вас, мы, извините, не имеем, – добавил он, увидев мобильник, который Турецкий достал из кармана с острым желанием немедленно позвонить Гоголеву и рассказать о налетчиках.
– Значит, они были утром? Опять обогнали. Обошли на повороте...
– Что вы сказали? – наклонился к нему хозяин.
– Это я про свои ошибки... Так, ну, значит, вошли, а дальше?
– А дальше потребовали сперва у меня, а потом у Фиры, чтоб мы без промедления представили им все, что здесь оставил Вадик. А что он мог оставить, если в последний раз был в гостях полтора года назад? Мы говорим, а они не поверили и стали... извините, искать. Все повышвыривали, выдвинули ящики, кинули на пол. Как будто в куче на полу искать легче, чем просто в ящике стола! Это уж порядок. Вы не видели, что тут было!
– Представляю.
– Нет! – с жаром принялся было уверять хозяин, но запнулся. – Хотя что я вам говорю! Вы ведь тоже из прокуратуры. Значит, и вам приходится... Нет, я понимаю, когда надо! Но все-таки вот так – зачем? Как же мы будем после этого верить, извините, в свои гражданские права?
– Эти люди были не из прокуратуры, уверяю вас. Они тут долго находились?
– Около часа, но успели...
– А с розетками, с электричеством они не пробовали возиться? Не заметили?
– Их трое было, и каждый куда-то исчезал, за ними не углядишь. Да и они приказали сидеть и не сходить с места.
– Вы запомнили их лица?
– Нет, что вы! – И хозяин отвернулся, пошел к дивану и сел рядом с супругой.
– Ну хорошо, я понял вас. Они вам хоть сообщили, что произошло с Вадимом Игоревичем? Или обошлись только констатацией факта?
– Сказали, что у него были какие-то неприятности, чего-то с кем-то не поделили. В общем, говорят, смотрите телевизор, там каждый день про это показывают. Чтоб Вадик – и с уголовниками! Такого просто быть не может!
– Он недавно вернулся из Америки, – сказал Турецкий, не сводя с супругов глаз.
– Быть того не может! – едва ли не хором воскликнули оба. – А на какие же деньги?! И зачем?!
– Он ездил в командировку от своей редакции. А заодно разыскивал следы родного отца, который погиб в Нью-Йорке при довольно странных обстоятельствах.
По тому, как они смотрели на него, Александр понял, что его рассказ воспринимается где-то на уровне сказок «Тысячи и одной ночи».
Он набрал номер Гоголева:
– Петрович, нас опередили. Уже устроили здесь шмон. Это значит, они поставили кого-то из нас на прослушку. И пробуют идти на шаг впереди. Сделай одолжение, чтоб мне не спускаться, звякни водителю, пусть он смотается к тебе и привезет сюда «акулу». Хочу проверить, чем тут ребятки занимались.
– Не надо, я сам подскочу. Все понял.
Отключившись, Турецкий сказал:
– Сейчас подъедет мой коллега со спецаппаратурой и мы проверим, чего тут суетились мои так называемые коллеги.
Гоголев приехал со своим специалистом. Вошли, поздоровались, Турецкий уже предупредил хозяев, чтоб они не волновались и не задавали лишних вопросов.
Спец быстренько пробежался по квартире и громко дважды щелкнул пальцами. Гоголев с Турецким переглянулись. Турецкий, глядя на притихших хозяев, приложил палец к губам и подошел к эксперту. Тот показал снятую крышку выключателя в прихожей, под которой притулился самый обыкновенный «жучок» – не японец какой-нибудь, а грубое изделие умельцев из конторы. Турецкий взял крышку с «жучком», от которого тянулись усики к проводке, кончиками пальцев, взглянул на спеца:
– Работает?
Тот кивнул.
– Тогда вот что. Слушайте меня, ребята. Это я вам говорю, Турецкий, надеюсь, вы меня знаете. Так вот, вы мне надоели. Работаете скверно, грубо. Мешаете. Не вынуждайте принимать ответные меры. Все! – И резким движением оборвал усики. – На, – протянул он специалисту, – возьми на память. На всякий случай пробеги еще раз. От этих дураков ведь можно ожидать чего угодно.
А когда спец наконец ушел, Турецкий с Гоголевым спокойно уселись перед хозяевами для более подробного разговора.
Но ничего путного от них добиться не удалось: испуг – страшное дело. Они даже не смогли вспомнить хоть какие-то детали, чтобы можно было воспроизвести внешний облик тех, кто более часа производил обыск в их квартире. Сведения были самые общие: в темных куртках и кепках, широкоплечие, грубые голоса, друг друга по именам не называли, бесцеремонные... Да, по таким признакам фотороботы не составишь. Ну а что нейтральные, незапоминающиеся лица, так это специфика работы – в идеале ты должен с час проговорить с человеком и не иметь никаких визуальных зацепок при описании его внешности.
Значит, здесь дело было откровенно тухлое. Вадима мать с отчимом видели в последний раз действительно года полтора назад: у него, несмотря на все старания матери, почему-то никак не складывались отношения с Геннадием Юрьевичем. Он поэтому и в Ленинграде не показывался – Фира Сергеевна, видно, никак не могла привыкнуть к новому, а точнее, к самому первому названию своего города. А в последнее время даже и звонить как-то перестал, оправдывался частыми командировками и загруженностью работой. Это они понимали и старались не судить его строго. Обидно, конечно, на старости лет, но что поделаешь...
Не поверить их искренности Турецкий просто не мог. И следовательно, искать в этом доме какие-то утаенные или спрятанные документы было бы бесполезно. Да и Вадима, в конце концов, можно было понять: если уж он собирался пуститься в какую-то чрезвычайно опасную авантюру, то наверняка понимал, что по логике компрометирующие документы в первую очередь будут искать у родителей. Потом уже – у друзей-приятелей, любовниц и прочих. Вадим же выбрал наиболее радикальный путь: спрятал у человека, имя которого практически нигде не фигурирует. Разве что в старой записной книжке, где добрых две сотни других фамилий, нередко случайных.
По сути, миссия Турецкого в этом доме закончилась ничем. Но, если уж быть до конца справедливым и
