рабочему: – Сеня, сделай одолжение, пробей в кассе эту сумму. – И отдал ему деньги. – А вы вообще ногу делали?
– А как же!
– Значит, знаете!
– Но от хорошего совета не откажусь, – улыбнулся Турецкий.
– Лично я, – сладострастно сощурился толстяк, – аджику с горчицей мешаю, много. И этой смесью густо обмазываю уже шпигованную ногу – всю. И на противень. А когда пластины режу, обильно поливаю ткемали. Я все положил туда, – он ткнул пальцем в ящик. – А в лаваш – горячий сулугуни. Я на всякий случай тоже положил. И маринованный чеснок. Я вижу – интеллигентный человек, поэтому предложил вам черное пуркарское, из советских запасов, – он подмигнул, будто заговорщик. – В обиде не останетесь. Заезжайте еще. Прошу, – и протянул принесенные рабочим сдачу и чек.
– Мне как-то неловко, – сказал Турецкий.
– Прошу, – директор был категоричен. – Приятного аппетита.
Двое оперативников сидели на лавочке перед подъездом дома на Моховой. Точнее, это была не лавка, а бетонная площадка перед входной дверью. И на ней, наверное подостлав газеты, отдыхали пожилые обитатели старинного дома. Двор был высокий, колодцеобразный и не очень уютный. В нем быстро темнело.
Перед тем как приехал Турецкий с Лизой и охранником, во двор как-то уж больно лихо вкатила иномарка из породы «фордов» с нечетко проглядывающими номерами. Стекла ее были притемнены, так что нельзя было разобрать, кто в машине и сколько народу. Машина замерла посреди двора. Похоже, что приехавшие разглядывали двоих парней возле двери. Оперативники сделали вид, что не обратили на машину никакого внимания, и та ловко развернулась и покинула двор.
А потом прибыл Турецкий, вынул из багажника большой картонный ящик. Спросил у Лени, какие у него планы, не хочет ли разделить ужин. Тот стал отнекиваться – в смысле если есть еще какие-то дела, то это одно, а если нет, то он бы предпочел заехать на Литейный, доложиться и – домой. Ну хорошо, согласился Турецкий, в конце концов, была бы честь предложена.
«Жигули» уехали. А вот ребятам придется еще подежурить. Пока не приедет Косенкова. Те рассказали Турецкому о странной машине.
– Вы голодные, хлопцы? – спросил он.
Оперативники засмущались:
– Да нет, не то чтобы...
– Ясно! – остановил их Турецкий. – Елизавета Евдокимовна, у вас что-нибудь найдется – подкормить ребят? А то им тут еще часа три как минимум придется...
– Конечно! – с жаром отозвалась Лиза. – Пойдемте!
– Тогда вперед, хлопцы, чем богаты...
На этаже, напротив лифта, выходящего Турецкого встретил еще один оперативник.
– Александр Борисович? – строго спросил он.
– Так точно! – отрапортовал Турецкий, чем вызвал у сопровождавших его улыбки.
– Происшествий не было. Кроме одного.
– Заходите, – кивнул остальным Александр, – мы сейчас. Слушаю.
– Я в окно смотрел, вон туда, на противоположный тротуар. Тут же, с третьего этажа, рукой подать. И вижу, из машины вышел мужик с самострелом, знаете, вроде спортивного такого? Чего-то ходил туда-сюда. Смотрел по сторонам. Потом, смотрю, сел в машину и уехал. Я подумал, что это, возможно, «технарь». Нас Виктор Петрович проинструктировал на этот счет. Вы в квартире окна снаружи посмотрите. Спецы иногда прослушку на присосках таких, типа детских стрел, устанавливают.
– Молодец, – одобрил Турецкий, – а теперь пошли перекусим. Мы тут одну дамочку ждем к восьми. Если не опоздает. Надо будет ее аккуратно встретить. А если кто вместе с ней, тот пусть пока погуляет. Лады?
– О чем речь? Сделаем.
Три часа впереди – времени для бараньей ноги более чем достаточно. Поэтому Лиза быстро сварганила операм большую яичницу и отварила пельмени.
Турецкий же тем временем открыл окна, обследовал наружные рамы и стекла и обнаружил-таки детскую игрушку. Стерженек на присоске плотно сидел на уголке оконной рамы в большой комнате. Он принес находку на кухню, где оперативники успешно расправлялись уже и со вчерашней, заново разогретой пиццей, и показал им «игрушку». А после, когда они, посмеиваясь, обсудили достоинства стрелки, открыл форточку и выкинул находку во двор.
Оперативники попили чаю и пошли работать дальше. А Турецкий распаковал ящик и изумился щедрости толстяка. Все предусмотрел, ничего не забыл. И коньяк положил хороший, армянский, трехзвездочный.
Лиза стала разогревать духовку, а Александр занялся подготовкой ноги. Попутно он читал короткую лекцию на тему:
– Вот видишь, он предложил мне шпиговать ногу не только чесноком, но и морковью с сельдереем...
– Кто – он?
– Тот директор магазина, у которого мы были... Но этими овощами я обычно шпигую исключительно кабанятину. Это необходимо, чтобы отбить у мяса специфический лесной дух. Ты когда-нибудь ела запеченного в русской печи кабана?
– Как понимать этот вопрос?
– Ну... так и говори: не ела. Обиды здесь ни при чем. А баранина требует особой обмазки, потому что мясо выделяет много сока. Вот мы ее шпигуем ломтиками чеснока, которые перед этим макаем в смесь соли, красного и черного перца.
А теперь он предложил перемешать аджику с горчицей. Но горчица опять-таки очень хороша, если готовишь мясо дикого зверя, а не домашнего, понимаешь? Тогда ты обмазываешь горчицей, а сверху кашей из размятого черного хлеба. Хлеб в печи образует корку, внутри которой как бы кипит мясо. Это, надеюсь, тебе понятно? Во-от... А нашего баранчика мы сегодня тоже попробуем немножко смягчить такой вот острой смесью. Но сделаем боковые надрезы – чтоб сок вытекал и не давал мясу гореть. Мы ногу в процессе все равно будем поливать и этим соком, и растопленным маслом. У тебя есть немного сливочного масла?
– Немного есть. Но я хотела его на бутерброды, у меня есть в заначке баночка красной икры.
– Ни в коем случае! Нельзя смешивать жанры! Баранина есть баранина, а икра – совсем из другой оперы, ты что?! Чтоб на столе не было никакой икры! Баранина, вино, горячий лаваш с зеленью и растопленным сулугуни и – все! Это – стол. А все остальное – глупости эмансипированных баб. Во всем должна быть сохранена чистота жанра! Я понятно объясняю?
– Более чем! – смеялась Лиза, откидывая тыльной стороной ладони волосы, падающие на глаза. – Ты говоришь как профессиональный литературный критик. Иди ко мне в журнал, будешь вести рубрику.
– Далеко ездить... Не отвлекайся! А теперь мы эту ногу оставим минут пятнадцать отдыхать. Пусть напитается ароматами. И – в печь. Я мою руки, потом ставлю противень в духовку и на час удаляюсь читать материалы. А ты минут через сорок пять откроешь и аккуратно польешь ногу растопленным маслом. Столовой ложкой. Задача ясна?
– Слушаюсь, мой командир!
– Правильно. А теперь последние указания, но уже из другой оперы. С одним жанром мы покончили. Слушай внимательно, – говорил он, моя руки и раскатывая рукава рубашки. – У вас, вероятно, зайдет разговор о материалах Вадима.
– Почему?
– Потому что. Итак, во-первых, никаких материалов – то есть ни дневника Вадима, ни мемуаров его отца, ничего прочего ты отродясь не видела и ни о чем даже не догадываешься, ясно?
– Но как же тогда... А ты?
– Объясняю. Ты говоришь только чистую правду, и в этом твоя сила. Ты узнала Вадима в телепередаче, позвонила по указанному телефону, а я тебя сам вычислил и приехал сюда, чтобы поговорить. Но только о Вадиме. В нашем разговоре с моей стороны была названа фамилия Ирины, что тебя не просто удивило, а изумило. Эту фамилию я вычитал и у Вадима, и у его папаши. Я, а не ты. И когда ты сказала, что она в
