— Ага, голубчик, — сказал он, — вот ты у нас какой… А мы на тебя посмотрим, посмотрим вживую-то… — бормотал он, не замечая, себе под нос.
Денис был занят трудным делом: пытался выяснить еще что-нибудь о биографии Пузыря. О самом Пузыре было достаточно мало, но зато можно было проследить кое-какие его связи: с кем он раньше сидел, например, за что дрался, пока сидел, и так далее… Все это требовалось Денису на всякий случай для создания легенды, и потом, может, и впрямь он на самого Пузыря наткнется, так чтобы подозрений не вызвать, именами прикрыться, а то, чего доброго, спугнешь…
Пузырь выходил, в общем, мелочью пузатой, а вовсе не таким уж паханом, каким Денис его себе навоображал. То он вел себя, как авторитет, а то как обыкновенный трус. То он был интриган, державший в страхе лагерный барак, а то он на кого-то оперу донес. Загадочная личность… Эгоист, вероятно, до мозга костей, подумал Денис. Делает, судя по всему, что его левая нога захочет, маленький такой наполеончик, главное при этом — себя старается обезопасить, а там хоть трава не расти.
А знакомцы у Пузыря выходили все больше серьезные — взрослые мужики, с суровыми лицами, тертые калачи, — и чего они у такого под началом ходят? Непонятная картина. Но ни одного знакомого лица Денис больше не увидел — вероятно, Пузырь набрал новую команду и с ней-то и пошел причесывать город.
— Дело ясное, что дело темное, — сказал Денис, собирая папки и относя всю груду обратно Михалычу.
— Чего говоришь? — моментально откликнулся Михалыч. — Нашел, что искал-то?
— Нашел.
— Ну и слава богу. А то мы тут новый метод каталогизации пробовали — тьфу, ничего не разберешь, ничего понять не могу. Так-то я сколько лет работаю, все папочки знаю, что где лежит, предположить могу, а теперь с цифрами какими-то мудреными, латинскими буквами. Не-ет, уходить на пенсию мне пора, не нужен я тут больше… Ну, привет дяде передавай. Помню, мы с ним раньше выпивали…
— Потом, Михалыч, расскажешь, — сказал Денис, — дело у меня срочное…
— Бегут все, бегут… Что за жизнь пошла. Ни словом не с кем перемолвиться, ни прогуляться по аллее — шум, суета, спешка. Я гляжу на вас — когда вы помирать быстрей начнете? А то так жить спешите — быстро свой срок размотаете… — бормотал Михалыч вслед уходящему широкими шагами Денису. — А как похож на дядю! Быть ему большим начальником, — постановил Михалыч, запирая дверь и погружая кипятильник в кружку с водой.
…Денис заранее сформулировал для себя план действий. На него возлагалась самая важная часть дела — его усилие могло наконец сдвинуть расследование с мертвой точки, но действовать следовало между тем крайне осторожно, «на мягких лапках».
Дома он необыкновенно изумил Люду, когда вытащил с антресолей огромный чемодан со старым барахлом. Вместе с чемоданом выпали велосипедное колесо, засохшая малярная кисть, старый шпатель и рулон обоев.
— Делаешь уборку? — удивилась Люда. — Выбрасываешь старые вещи?
Чемодан, более похожий на сундук, раскрылся. Сверху лежало несколько париков, похожих на скальпы. Покопавшись, Денис, чихая от пыли, извлек из чемодана то, что показалось ему подходящим, — спортивные шелковые брюки с белыми полосками по бокам, затягивающиеся на поясе при помощи двух завязочек, сетчатую майку…
— Театральная молодость? — продолжала строить предположения Люда. — Ты мне не рассказывал… Знаешь, у меня была подруга, которая работала в художественном салоне и все время забывала слово «антиквариат». Она звонила мне ночью и спрашивала: ну, как звучит это слово? Как будет старые вещи? А я ей отвечала: хлам.
Не отвечая ей, Денис пошел с вещами на балкон, тщательно их вытряс, затем прошелся мокрой щеткой и пару раз прошелся утюгом. Переодевшись в это старье, Денис довершил наряд мягкими туфлями из кожзаменителя, какие обычно любят носить рыночные торговцы из жарких стран, спрыснул себя хорошим одеколоном, зачерпнул земли из стоящего на подоконнике горшка с нежно лелеемым Людой розовым кустом, втер в лицо и руки, после чего натер щеки пемзой докрасна. Волосы намочил, расчесал на пробор с гелем, подумал, сходил в комнату, порылся в ящике и добавил себе в верхнюю челюсть золотой зуб.
Люда, сложив руки на груди и заломив бровь, стояла в дверном проеме комнаты и наблюдала, как Денис вихляющей походкой прошел по коридору туда-обратно, цыкнул зубом, подтянул спадающие штаны, ухмыльнулся ей развязно:
— Ну что, мама, потанцуем?…
— Собираешься удариться в бега? — сохраняя холодную иронию, спросила Люда, но в голосе промелькнуло беспокойство. Денис сразу стал очень на себя непохожим, чужим, и Люда испугалась: а может, она недостаточно хорошо его знает? Между бровей ее пролегла вертикальная морщина. Поверить было невозможно, что в силах человеческих так притворяться.
— Эх, мамина дочка, цветочек с обоев, — пропел Денис фальшиво, приплясывая. — Нам целоваться мешают с тобою опыт, а также очки…
— Дурак, — обиделась Люда, приняв последнее на свой счет, и ушла в комнату.
— А по-моему, на редкость интеллектуальная внешность, — сказал Денис, рассматривая себя в зеркало и выпятив нижнюю челюсть.
…Подобный фокус с переодеванием Денису Грязнову в последнее время удавалось провернуть уже довольно нечасто: в оперативной работе его все чаще подменяли служащие «Глории», прекрасные ребята, многие и старше, и опытнее Дениса, бывшие афганцы Демидыч, он же Владимир Демидов, и Сева Голованов, он же Головач, — последний дослужился в свое время до майора… А также третий их компаньон Коля Щербак. Ну и конечно, Филя Агеев. Все шустрые ребята, всем кушать хочется, семьи кормить надо, да и работать любят — на лету подметки режут. А на долю Дениса доставалось общее руководство, возня с бумажками, выяснение административных проблем, встречи, переговоры, ну и плюс легкая работенка, не требующая особого напряжения. Денис, конечно, прекрасно умел вести переговоры с клиентами и власть предержащими — на то он и юрист, и директор фирмы, — но по молодости Денису скучно было в целом всем этим заниматься. Поэтому теперь, когда появилась возможность поразвлечься и размять косточки, он был несказанно доволен, тем более что с детства Денис обладал артистическим темпераментом, хотя далее участия в школьных спектаклях — в небольшом количестве — и розыгрышей почтенных граждан и педагогов — по премуществу — дело не пошло. Профессию актера Денис считал, во-первых, слишком легкой, во- вторых, недостаточно мужественной. Но время от времени ему очень нравилось изображать из себя кого-то другого. Это умение очень помогало как в работе, так и в жизни, своего рода психологический тренинг — за несколько минут понять, что из себя представляет твой собеседник, и подобрать соответствующую, самую выгодную в данной ситуации модель поведения. Иногда нужна была грубость, иногда — стеснительность, иногда — высокомерность, иногда просто мужское обаяние. Тем более бесценным было умение перевоплощаться в общении с женским полом…
В принципе Денис хранил целый профессиональный набор, каким пользуются гримеры кино, но основательно пользовался им редко, обычно хватало одного-двух штрихов, какой-то заметной детали — другой формы носа, бородавки, лысины… Немало подбодрял его пример известного, но, к сожалению, не существовавшего на самом деле великого сыщика, — в детстве Денис, как и все мальчишки, зачитывался романами Конан Дойла, прячась под одеялом с фонариком.
Теперь, произведя соответствующую перемену в облике, он направился на розыски потенциальных дружков Пузыря.
Нужная ему квартира находилась в Медведкове, в одном из старых домов, в каких пахнет обычно сыростью и гнилыми тряпками, как из дачного чулана. Он поднялся, шаркая, на второй этаж и позвонил условленным звонком. Обычная малина, на которой собирались, отдыхали, короче, тусовались уголовные элементы, из некрупных.
Через некоторое время ему отворили — в дверь выглянула женщина лет сорока с внешностью матроны — низкорослая, полная, медно-рыжая. Денис узнал по описаниям хозяйку Ирину, вдову фарцовщика, алкоголичку, бездетную и безработную.
— Ну? — осведомилась она, оглядев Дениса. — Что надо? — В отставленной картинно руке дымилась сигарета.
— Я от Сани Кролика, — многозначительно сказал Денис, прикрывая левый глаз.
