«Итак, Замятин, цитирую: „…Не совершал никаких противоправных действий, но известная кассета с человеком, похожим на генпрокурора, – по утверждению Владимира Степановича, – снята преступным путем с грубым нарушением закона“. Конец цитаты. До сегодняшнего дня я полагал, что в совершенстве владею русским языком, но теперь понял, что заблуждался. Умению генпрокурора жонглировать словами может позавидовать не только скромный журналист Александр Сергеевич Хмуренко, но и великий поэт Александр Сергеевич Пушкин».
Турецкий взглянул на часы: программа шла около восьми минут. Такими темпами наш современный Александр Сергеевич, пожалуй, не успеет добраться до «Данко», еще президентское интервью на добрых десять минут потянет. Он нервно провел рукой по затылку и почувствовал, что вспотел от напряжения. Так можно и инфаркт к пятидесяти годам заработать, подумал Турецкий, нужно кому-нибудь позвонить и узнать, собирался Хмуренко сдавать «Данко» или нет. А кому позвонить?! Не Лидочке же: Ирка может услышать.
Хмуренко тем временем закруглился с речью Замятина и принялся за коммунистов.
«Самые радикально настроенные лидеры коммунистического толка в открытую заявляют, что Замятин не оправдал доверия народа. То есть коммунистов, протолкнувших его в 1997-м на пост генпрокурора. Однако назначение Замятина на самом деле является едва ли не самой успешной многоходовой политической комбинацией коммунистов за последние годы. Замятин, вероятнее всего помимо собственной воли, сыграл роль коммунистического троянского коня в системе исполнительной власти. Сюжет действительно очень напоминает гомеровский. Целое десятилетие с момента распада Союза Кремль безуспешно осаждается законодателями-коммунистами. Но отсутствие единства, постоянная борьба за лидерство и взаимные обиды вносят раскол в лагерь левых и не позволяют им добиться успеха в открытом сражении. Если как следует над этим задуматься, становится очевидно, что Замятин был „подарен“ коммунистами Кремлю в расчете на громкую отставку. Не утвердив его отставку два-три раза, Совет Федерации спровоцирует кризис президентской вертикали власти, а Дума запустит процедуру импичмента».
Ты будешь про «Данко» говорить или нет, чуть не выкрикнул Турецкий, не в силах больше слушать логические построения Хмуренко, ежесекундно ожидая, когда же начнется. Он потянулся за сигаретами, но, опомнившись, засунул пачку в карман – по стародавнему соглашению с Ириной Генриховной дома он курил только на кухне.
– Ир, свари чаю, пожалуйста, или кофе.
– Потом, – отмахнулась Ирина Генриховна, слушавшая Хмуренко как завороженная.
– Потом будет самое интересное, – пообещал Турецкий.
– Ладно. Так чаю или кофе?
– Не важно. И того и другого.
«…Не первый случай в истории мирового коммунистического движения. Схема предельно проста: человека обвязывают взрывчаткой и бросают под танк. Разумеется, обещают всемерное содействие, чтобы не подорвался раньше времени. Для тех, кому аналогии с Гомером и Вергилием кажутся чересчур далекими, в нашей программе более свежие исторические параллели. Мы предлагаем вам короткие сюжеты об окончании политической карьеры Анастаса Ивановича Микояна и Николая Ивановича Рыжкова…»
Турецкий все-таки вышел на кухню и закурил.
– Заваришь сам, раз пришел, – тут же сказала Ирина Генриховна, – я пошла смотреть.
Но он не докурил, бросил почти целую сигарету в мусорное ведро, поставил чашки на поднос и вернулся в столовую.
«Сенсационное обвинение в адрес генпрокуроров России из Швейцарии, прозвучавшее сегодня в интервью президента телекомпании CNN и успевшее за несколько часов вызвать недоуменную реакцию многих известных политических деятелей и серьезных аналитиков, – произнося слова „серьезных аналитиков“, Хмуренко издевательски улыбнулся, – получило неожиданное подтверждение. Агентство Рейтер распространило информацию…»
Оставшиеся двадцать минут до конца программы Хмуренко строил самые невообразимые версии о всемирном прокурорско-коммунистическом заговоре.
Турецкий слушал его, скрестив пальцы на руках, сжав до боли зубы и насылая на телевизор пассы. Зная манеру Хмуренко ввернуть что-нибудь эдакое в заключительной фразе, он ждал, что тот брякнет-таки про «Данко». Только когда дали рекламу про тетю Асю, он поверил, что пронесло.
– Я за пивом! – объявил Турецкий, но, потоптавшись минуту в прихожей, разулся, вернулся на кухню и полез в холодильник. – Пиво как-нибудь в другой раз, – пояснил он Ирине Генриховне, – сейчас надо коньячку.
Инара. Ноябрь 1971
Отец предложил Инаре не ходить в суд.
– Тебя ведь не будут допрашивать? Зачем лишний раз нервничать?
Инара действительно переживала. И не смогла бы, наверное, четко ответить: за Мурада или за себя. Тягостная хандра не отпускала сутками, ничего не хотелось. На допросы ее больше не вызывали, Замятин не появлялся, даже брат Мурада больше не приходил. Она дни напролет лежала на диване с книжкой, по пять раз перечитывая каждую страницу и все равно не запоминая прочитанного.
Следствие завершили ударными темпами. Могли бы волынить и месяц и полгода, но уложились в двухмесячный срок. Суд назначили на пятнадцатое октября – сороковой день со дня смерти Бармина, отложив рассмотрение нескольких дел. Процесс обещал быть громким.
– Давай я устрою тебе больничный, а еще лучше организуем путевку в санаторий, куда-нибудь в Крым, – предлагал отец. – Отдохнешь, все забудется.
Но Инара все-таки пошла.
Похудевший, осунувшийся Мурад смотрел под ноги и, даже когда ему задавали вопросы, не поднимал глаз. Наверняка так посоветовал адвокат, чтобы раскаяние выглядело натуральнее. Его немногочисленные родственники сидели в углу зала, и вокруг них само собой образовалось кольцо отчуждения из пустых стульев. Инара пожалела, что не послушалась отца, – ей пришлось сесть с ними, она же объявила себя
