замелькала земля, словно под колесами взлетающего самолета. Он приготовился к самому худшему, но ксеркс деликатненько уложил его на груду баллонов, умчался, тут же второй принес бледную и с закрытыми глазами Цветкову.
Затащив оборудование из опасной зоны, где летают птицы, снуют хищные жужелицы, прыгают пауки, богомолы и чернушки, собрав всю семью в щели, откуда хорошо обороняться, ксерксы успокоились. А так как Морозов сразу расставил часовых, что было абсолютно верно и входило в первую часть программы, у обоих ксерксов включился второй этап программы: они одновременно ринулись на охоту. Молодая семья должна стремительно расти, дать потомство, завоевать территорию, потеснить соседей, подчинить других муравьев, завести скот, возделывать поля…
– Чересчур старательные дуболомы, – проворчал Морозов, стараясь приглушить страх, не показать его подчиненным. – Почему не предупредили, что они будут такими активными?
– Да они всегда такие, – ответил Овсяненко, которого принесли в щель последним.
– Гм… им отводилось место где-нибудь между сенбернарами и боевыми лошадьми. Не люблю неожиданностей.
Они вылезли из щели, готовые к тому, что их затащат обратно. Но ксерксов уже не было в поле зрения, только Забелин и Чернов под руководством мирмеколога старательно маскировали гондолу стеблями травы, листьев. Дмитрия и Саши не видно, но где-то затаились, держа поляну под прицелом бластеров. Самые опасные часы дежурства отданы им.
Енисеев помахал Морозову и хирургу:
– Как убежище?
Морозов ответил неудовлетворенно:
– Сырое, глубокое и очень темное.
– Это хорошо, – сказал Енисеев серьезно. – Можем снимать скафандры на ночь. Ксерксам надо доверять, они лучше нас чуют… Инстинкт!
Овсяненко покрутил головой, в его глазах было восхищение:
– Как работали, а? Как атомные вихри. Без понуканий, указаний. Как будто от скорости зависели их жизни.
– Они уверены, что от их скорости зависит жизнь всего отводка, – сказал Енисеев очень серьезно. – Это важнее, чем собственные жизни… Но я рад, что вы поняли, не жалуетесь.
Морозов вскочил на горку камешков, огляделся орлиным взором. Гондола уже скрылась под маскировочной сетью, куда умело воткнули зеленые листики. Красный мешок упрятан в расщелине целиком.
– Что понимать, – буркнул он, не давая инициативе уйти из рук. – Я сам отдал приказ о перебазировании в укрытие. Все как запланировано! Эти двое тут же приступили, пока остальные на красоты пялились… Вот пример для остальных! Хорошие парни, как в армии! Надо только проверить, не повредили ли чего в спешке! Они нам сэкономили массу времени. Разве что переложить кое-что иначе…
Енисеев подумал, что ксерксы, застав вещи «разбросанными», снова переложат, сообразуясь со своими, пока еще непостижимыми нормами, но такие новости Морозову лучше подавать мелкими дозами.
Над гондолой по качающейся под ветром веточке конюшника ходил взад-вперед Дмитрий. Буся на его плече сидел напружиненный, готовый отражать атаки, защищать гондолу, стрелять из бластера, изничтожать врагов… Собаки становятся даже внешне похожи на хозяев, мирмекофилы подражают муравьям, а здесь Буся копирует Дмитрия так усердно, что вся Станция покатывается со смеху, только Дмитрий этого не понимает, сердится.
Для них это просто прогулки, подумал Енисеев. Короткие прогулки в Мегамир, а затем возвращение в старый добрый неизменный Старый Мир. О чем-то более серьезном никто и не думает. А скажи, даже намекни – в сумасшедший дом упекут без права на выписку. И все лишь потому, что век человеческий короток. Человек не может себе представить, что совсем недавно точно так же жили римляне: любили, дрались, чего-то добивались, зарабатывали деньги, покупали еду и мебель… Теперь человек не может себе представить, как можно жить без телевизора или холодильника, без электричества, а ведь всего одну-две сотни лет даже короли обходились без телефона…
Пусть, подумал он хмуро. Изменения должны идти постепенно. О них могут знать только самые посвященные…
Cейчас его сочтут сумасшедшим, подумал он, если сказал бы, что человечество просто обязано переселиться в Мегамир.
Вместо гондолы возвышался серый неопрятный камень, внешне неотличимый от соседних, с прилипшими серыми травинками, наполовину вросший в землю. Блестели серебряные нити паутины, висела засохшая мошка. Даже Енисеев с десяти шагов не отличил бы эти блестящие сверхпрочные струны от настоящей паутины.
– Игорь, – позвал он, – ты где?
– Здесь, – откликнулся свежий голос Забелина, – у нижнего люка. Морозов распорядился о круглосуточном дежурстве.
– Но ведь люк закрыт?
– Микроб не протиснется!
– Зачем же… впрочем, генерала трудно понять. А где неразлучный с тобой Чернов?
– Ему повезло. Саша взяла его на разведку. Ходят по спирали вокруг места посадки.
– Повезло? Ничего нового. Когда сменишься, ты тоже походи. Одному, конечно, еще нельзя, опыта маловато, но как раз Дмитрий освободится от дежурства. Он всегда готов!
В голосе Забелина была откровенная зависть:
– Евцентурий Владимирович, как вы не понимаете? Саша Фетисова – женщина, удивительная женщина!
