Чернов сейчас ходит с ней по зеленому лесу, сопровождает к цветам, говорит комплименты…
– Комплименты? – не поверил Енисеев. – Да она его прибьет! Я скорее скажу комплимент атомной бомбе. Или бешеной сколопендре, которой наступил на лапу.
Голос Забелина был печальным и мудрым, словно он был всевидящий бог, а Енисеев глупый туземец:
– Эх, Евквиритий Владимирович… Знали бы вы людей хоть вполовину так, как муравьев.
Енисеев чертыхнулся, пошел обратно к расщелине. Знал бы людей так, как пожелал Забелин, сидел бы в президентском кресле. Или мог бы сидеть. Нет, с порождением крокодилов пусть возятся другие, защищают диссертации по общественным дисциплинам, а он займется милыми муравьями и дальше.
Но Забелин, а? Обозвать Сашу женщиной? Вот услышала бы!
Почти весь день расщелину приспосабливали для жилья. Морозов сомневался, предлагал ночевать в гондоле, там безопаснее. Но еще безопаснее, возразил Енисеев, не соваться в Малый Мир вообще, не брать в руки палку, не слезать с дерева, не вылезать из моря на сушу.
Когда наступил вечер, все забились поглубже, половина впала в ночное оцепенение. От стен тянуло живительной сыростью, холодом, выступили капельки влаги. Ночевали, сняв комбинезоны, сбившись в комок, подражая муравьям.
Морозов побродил по расщелине, напоминавшей ему Дарьяльское ущелье, отыскал засыпающего мирмеколога:
– Евсонний Владимирович, сделайте исключение из правил! По-стариковски не могу уснуть на новом месте… Поговорим?
Енисеев с трудом дотянулся до аптечки на поясе. Морозов сам вытащил ампулку, сунул мирмекологу между застывающими губами. Енисеев с трудом глотнул, прямо от гортани по телу медленно покатилась волна тепла, распространилась до кончиков уже застывших и скрюченных конечностей. Морозов нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он был бодр, словно уже выспался и надрался горячего кофе.
– Что-то стряслось? – спросил Енисеев встревоженно.
– Пока нет, но гнетет предчувствие. Необычно, всего не предусмотришь, а предусмотреть надо все. Мы с вами начальство! Отвечаем и за непредвиденное.
Они карабкались наверх, цепляясь за выступы, прилипая к гладким камням, где уже скапливалась ночная влага. Верх ущелья был перекрыт пленкой, имитирующей каменную россыпь. Морозов первым вылез из-под края, вздрогнул, увидел на фоне серебристого пня страшную рогатую голову.
Заслышав содрогание почвы, рогатое чудовище мгновенно развернулось в их сторону. Блеснули острейшие серпы жвал, чуть дрогнул воздух, задвигались невидимые сяжки, определяя массу и бог весть что еще, что умеют муравьи, а люди о чем даже не догадываются.
– Стой, кто идет? – рявкнуло у них над головами так страшно, что Морозов и Енисеев едва не сорвались обратно в пропасть.
– Свои, – ответил Морозов наконец, когда совладал с голосом. – Благодарю за службу.
– Пароль? – допытывался строгий голос.
– О пароле не уславливались, – буркнул Морозов. – Благодарю за службу, испытатель первого класса Алексеевский!
– Рады стараться, – отчеканил голос невидимого Дмитрия. – Вам компанию составить?
Енисеев дипломатично, опережая Морозова, ответил:
– Диме будет тоскливо.
– А с нами еще Буся мягкопузый! Я с вами, а они вдвоем подежурят.
– У них с дисциплиной слабовато, – заметил Морозов. – Когда твой меньший страшила чешет большего, тот глаза закрывает. А на посту надо бдить.
Буся сидел на плече Дмитрия нахохлившийся, как озябшая ворона. Он прижимался всем пузом, сохраняя тепло. Воздух был холодный даже здесь, лишь из расщелины струились остатки тепла.
ГЛАВА 7
Енисеев проглотил вторую капсулу. Морозов зашвырнул себе, как в топку паровоза, целую пригоршню. Они отошли от места стоянки, прислушиваясь к ночным шорохам, незнакомым запахам. От капсул шел жар, как от крохотных ядерных реакторов. В груди было тепло, даже жарко, но пальцы зябли – порция горячей крови быстро остывала в тонких руках и ногах.
Они медленно удалялись от расщелины и гондолы. Енисеев прикидывал, с чего Морозов начнет, уже догадываясь о теме разговора, но тут сзади зашуршало, мелькнуло блестящее в лунном свете крупное тело ксеркса. Бесцеремонно отпихнув Енисеева, ксеркс придвинулся к Морозову, настойчиво щекотнул его сяжками.
Морозов с раздражением повернулся к мирмекологу.
– Евцивий Владимирович, пора научить их обращаться как-то понятнее! А то я на вашем хваленом языке жестов такое выдам, что муравей в обморок хлопнется, хоть и солдат-разведчик. Я не родился директором, матросом тоже бывал…
Но ксеркс насел, развернул Морозова к себе лицом. Громадные мандибулы залязгали возле самого горла Морозова. Тот побледнел, видно было даже в лунном свете, спросил осевшим голосом:
– Чего он добивается?
– Пытается накормить, – объяснил Енисеев с неловкостью. – Трофаллаксис, обмен кормом. Это не столько ритуальный обмен, сколько жизненная необходимость.
– Так пусть с вами занимается. С Алексеевским, Фетисовой, наконец! Когда они мед у пчел воровали,
