Енисеев кивнул, закрыл дверь. Его старый учитель профессор Кузнецов любил по-боярски поспать, на кафедру являлся поздно. Там он сперва плотно обедал, рассказывал массу анекдотов, одновременно сыпал идеями, часто придуманными от хорошего настроения, но часто и очень обещающими. Еще он любил перекинуться в картишки, делал ставки на ипподроме и нигде не проигрывал. С ним бы посоветоваться! Не шутка – в один конец! – но придется решать самому. Самому же себе Енисеев, как всякий интеллигент, верил меньше, чем другому человеку.
В Малом Мире на станции двенадцать человек. Достаточно, но сие еще ни о чем не говорит. Разные причины могли загнать их туда. На Северный полюс стремились тоже не за уютом. На станции могли оказаться честолюбцы, мизантропы, фанатики всех мастей… Правда, двенадцать человек – это двенадцать. Уже не одиноко.
Вернувшись домой, остановился на пороге, заново осматривая квартиру. Стандартная комната, стандартная мебель, стандартные книжные полки со стандартным набором книг… Стандартный комп с малым экраном, которые теперь разве что на свалку. Как говорят друзья, ни удавиться, ни зарезаться нечем. Одно отличие от стандарта, да и то во вред репутации, – пять трехлитровых банок и два аквариума с… муравьями. Были бы рыбки, можно было бы женщин приглашать, а так каждая перекашивается в визге: убери, выброси, это же гадость, насекомые! А потом навязывают, а то и сразу приносят сиамских котят, щенков, попугайчиков. Искренне уверены, что прослезится от счастья, а своих мерзких насекомых тут же выбросит.
Женился на последнем курсе, но докторскую защищал уже вольным казаком. Детей не было. Сперва жена берегла фигуру, потом оказались уже на разных льдинах. Университетские девицы умело расставляли сети, но с муравьями он был счастлив всегда, а от общения с женщинами оставался сиропный привкус неискренности. Худшее в том, что сиропом пахло с обеих сторон.
Он подбросил сахару в кормушку, снял трубку телефона:
– Алло?.. Виктор, привет. Да, я… Слушай, мне предлагают длительную командировку… Ну почему обязательно в развивающуюся… В самую что ни есть развитую. Это твое дело, можешь не верить… Да, заедь утром. Могу оставить под ковриком, если не успеешь.
Отбывая в командировки, он отдавал ключи школьному приятелю, тот после очередного развода жил в коммуналке. Виктор исправно кормил муравьев, подливал им воду, по собственной инициативе приносил из общей кухни тараканов, таких жирных и крупных, что едва помещались в спичечных коробках. Енисеев по возвращении находил пустые бутылки, женские шпильки, однажды выудил из-за дивана лифчик, зато муравьи были сыты и веселы и даже от избытка энергии ходили грабить соседей.
Трудно приглашать гостей, когда вот уже несколько лет муравьи по квартире ходят свободно, устраивают сражения, делят территорию, устанавливают иерархию отношений, выясняя, кто из них доминант, кто субдоминант, кто субдоминант второго и третьего порядка, а кто просто дичь…
Еще задолго до первого рейда в Малый Мир, где пропала Саша Фетисова, он, мысленно уменьшившись, бродил подземными переходами в банке, таскал землю, охранял, охотился, бдил, пас тлей, гонял божьих коровок… Это помогло найти Фетисову. А вот сейчас вяло жует бутерброд, прихлебывает остывший чай и смотрит на муравьев, смотрит… Не решается?
В институт Морозов отвез его на другой день рано утром. Трижды проверили и перепроверили документы. Когда поднялись в зал, Енисееву показалось, что они, уже уменьшившись, попали во внутренности компьютера. Везде сверкали панели вычислительных машин, на экранах плясали разноцветные кривые, над головой шелестели воздухоочистители. Пахло электричеством, энергией, сжимаемым пространством.
За два года командный пункт по отправке космических кораблей превратился в пункт отправки суперзвездолетов. Или даже галактолетов. А может быть, отсюда теперь руководят движением звезд. Прежние работники, которых запомнил Енисеев, выглядели перед нынешними, как слесари-монтажники перед академиками. Воздух трещал, раздираемый мощными силовыми полями. Хищно блестел металл, пластик. Даже сотрудники выглядели не то компьютерами, не то пришельцами из мира высоких энергий.
– Растем, – буркнул Морозов неопределенным тоном.
– Как быстро, – прошептал Енисеев.
Морозов быстро взглянул на него, смолчал, но Енисееву почудилось, что от такого невинного замечания замдиректора подобрался, даже живот подтянул, а под слоем служебного жирка напряглись крепкие мускулы.
К ним подошла молодая женщина, ее глаза вопросительно уставились на сердитое лицо Морозова. Он жестом указал на Енисеева. Она взяла Енисеева за руку, он поежился, к ним катили операционный стол на высоких колесиках.
Несколько пар рук помогли взобраться. Потом его везли, опускали, стены то двигались снизу вверх, то быстро скользили по горизонтали. Иногда он видел яркий свет, иногда чувствовал, как его тело пронизывают мощные силовые поля. Наконец сверху пошел вниз потолок, в гигантском параболическом зеркале колыхалось, как во ртутном шаре, его исполинское бледное лицо. Качнулись ущелья морщин, на выбритом поле подбородка он рассмотрел в лунках пни срубленных бритвой волос.
Он с облегчением закрыл глаза под маской наркоза. Только бы не видеть медленно подъезжающий широкий стол с набором хирургических инструментов, где ярче всего блестели острые ножи.
Он сделал глубокий выдох, и сознание покинуло его почти сразу.
Тошнота, головокружение и холод в желудке, словно съел пять порций мороженого, сидя на карусели.
Не открывая глаз, он медленно пустил пальцы по груди, животу. Вздутые бугры идут по всей груди, круто сворачивают к бокам, оттуда снова возвращаются на живот. Самый плотный рубец тянется от правого бока к левому, будто Евлампий Енисеев, доктор наук, совершил харакири, но отечественная наука спасла недоумка. Оглушенная анастезией нервная система приходила в себя с трудом, пугливыми толчками. Пальцы не сгибались. Суставы ныли, словно его только что сняли с дыбы.
Когда второй раз пришел в себя, над ним колыхалось бледное лицо с блестящими глазами. Блеск резанул по глазам, веки опустились сами.
– Евлеший Владимирович! – услышал он резкий голос. – Вы можете видеть! Не бойтесь, перестаньте жмуриться.
