Морозов слабо ответил из мешка:
– А кто орал, что времени в обрез? По необходимости, Евкакий Владимирович!
Енисеев угрюмо подумал, что никакая необходимость не заставила бы его очнуться раньше времени. К тому же зря Морозов очнулся вот так скоро. Хирурги там сделали львиную долю работы, но остальное доделывает микроинструментами Овсяненко… Лучше бы это пережить в беспамятстве.
Он зажмурился, отгоняя жуткие картины, а в животе пугливо заныло…
На другой день Енисеева и других участников экспедиции неожиданно вызвали к Овсяненко. Морозов лежал на широкой выструганной полке, был в сознании, выглядел терпимо, хотя его со всех сторон облепили датчики, а толстыми шлангами был подключен к аппаратуре.
– Начальство всегда отдает верные распоряжения, – сказал он, улыбаясь одними глазами. – Надо уметь верно их выполнять. Я составил докладную, обосновал, привел выкладки. Конечно, были и другие кандидаты, но мне показалось, что вы не так уж против?
– Против вас – никогда, – сказал Дмитрий поспешно. – Только вы не напрягайтесь. Даже я два дня отходил, языком не мог шевельнуть.
– Я – старая гвардия… А как вы, Евхрюкий Владимирович, относитесь к такому руководителю?
– Вы – наименьшее изо всех зол, – ответил Енисеев честно. – Мне кажется, получи вы правильное образование, могли бы стать неплохим мирмекологом. Только в самом деле не напрягайтесь! Раз уж повезло с руководством, не хотелось бы потерять его так сразу.
– Благодарю, – ответил Морозов. Он плотно зажмурился, переживая приступ боли. Через несколько мгновений лицо расслабилось, взгляд медленно прояснился. – Начальство довольно, прислало надежного человека. Проверенного и перепроверенного. Вы тоже мне как будто доверяете. Думаю, сработаемся.
Овсяненко сделал ему укол, озабоченно пощупал запястье. На лице его проступило почтительное изумление.
– Евцерквий Владимирович, – объявил Морозов едва слышно, – я оставляю за собой общее руководство, оперативную часть поручаю вам. Фактически начальником экспедиции остаетесь вы. Я не боюсь оказаться свадебным генералом.
Овсяненко быстро оглянулся на сияющие лица, строго опустил ладонь на широкий лоб Морозова:
– Довольно. На чем вы только держитесь? Спите, набирайтесь сил.
Морозов слабо улыбнулся бледными бескровными губами:
– Уже набираюсь. Здесь так легко, не поверил бы… Только теперь понимаю, что это было за чудовище – атмосферное давление.
Овсяненко покачал головой, глаза его были серьезными и очень обеспокоенными:
– Вы пошли на чудовищный риск. Вас изрезали как никого другого, да еще я удалил больше, чем собирался…
Он умолк, начал изучать экраны, где безостановочно бежали цифры, прыгали цветные чертежи. Морозов скупо улыбнулся:
– Можете не держать врачебную тайну так строго. Я сразу узнал о своей злокачественной… Пробовали лапшу вешать, но я стреляный воробей. Оставалось полгода…
Овсяненко сказал осторожно, бросил пугливый взгляд на окаменевших гостей:
– Вы играли рискованно, но… выиграли. Мы все убрали. Если появятся метастазы, то здесь их добить легче. Как и другие болезни!
Енисеев видел, что интеллигентность не дает Овсяненко хвалиться, тот в самом деле поспешно добавил:
– Правда, могут появиться новые, еще неизвестные.
Дверь бесшумно распахнулась, в помещение осторожно продвинулся длинный, очень худой жук ростом с теленка. Двигался он на тонких лапах, озирался пугливо, нервно поводил сяжками, готовый при первом же окрике «Брысь!» удрать, стать в чемоданчик, упасть мертвым, как жук-притворяшка.
Его никто не видел, кроме Морозова, все сидели спиной к двери, и Морозов с усилием взял ломоть сушеного мяса, сказал «Ап!». Жук подбежал, благодарно схватил подачку и поспешно выбежал, смешно подбрасывая зад.
Овсяненко сказал сварливо:
– Вижу, ваши шпионские телекамеры работают исправно. Только не все привычки перенимайте! Уже наприваживали попрошаек, не знаем, как избавиться. Косяком прут, нащупали добреньких.
– У вас целый зоопарк, – сказал Морозов с натужным смешком. – Я думал, бред продолжается.
Заговорил Дмитрий, в его голосе прозвучала победная медь духового оркестра:
– Это все бесполезники, Аверьян Аверьянович! Настоящие парни – ксерксы. Самый лучший из них – мой друг Дима.
На его плече дремало невообразимое страшилище, у Саши на коленях свернулся пластинчатый жук размером с панголина, по стенам и потолку бегали огромные многоножки, жуки и рогоноги. Дрались, шипели друг на друга, скрещивали острые мандибулы, со стуком грохались на пол, разбегались, возобновляли возню…
– Никогда не привыкну, – вздохнул Морозов. Его глаза закрылись, голос упал до шепота, – стар менять привычки. Если не любил пауков, когда были с ноготь…
– …то здоровенных не полюблю тем более, – говорил он дня два спустя, находясь уже в своей комнате. – Привычки не поменяю, увы. Возраст! Авось в экспедиции будет легче. Я ведь летал, с парашютом прыгал, с дельтапланом знаком…
