будут… Но это ж будет не скоро, чего уж тут.
Додон посмотрел на солнце, что клонилось к закату, перевел взгляд на Голика. Передернул плечами сильнее: он сам собирался искать свой перстень!
– Что тебя задержало? – спросил он непослушным языком.
– Да разбойники шалили… Я думал, успею! Я ж сам видел твою повозку и бояр там, сзади, на дороге. Я послал туда нищенок с мальчонкой, а сам погнал сюда.
Додон дальше не слушал. Вот чем обернулось его нетерпение, когда оставил пышную свиту и поскакал вперед. Мол, все одно не догонят этого человека Леса. Он всегда носится так, что кони под ним плачут кровавыми слезами. И в собственную ловушку попали не по недомыслию, а лишь потому, что сама судьба оберегает этого человека!
Голик внезапно взвыл, с треском разорвал на себе одежду. Глаза его не отрывались от красного неба. Солнце уже распухло, растолстело, опускалось к спасительному краю земли багровое и пыхтящее. Темно- красные отблески двигались на распухшем лице постельничего, похожие на трупные пятна.
С всклокоченными волосами, дикий, он внезапно спрыгнул с повозки и побежал через толпу. Ему поспешно давали дорогу. Было видно, как начал карабкаться на склон, упал на четвереньки, побежал по- собачьи, но вдруг задергался, упал, посовал ногой, будто качал воду, и затих.
Мрак сказал без особого сочувствия:
– Сердце не выдержало. Наверное, съел что-нибудь.
– Да, – прошептал Додон, все еще бледный. Он с ужасом отводил взор от крышки гроба, под которую едва не заглянул раньше Голика. – Такое съел, что подавился.
Солнце еще не коснулось края земли. Додон подождал, Голик мог подняться, но тот, похоже, умер даже раньше отпущенного часа. От страха или еще чего.
Мрак снял крышку, положил рядом с гробом. Повозка покачивалась, но крышка лежала смирно. Не морщась, он надвинул перстень на высохшую фалангу пальца правой руки, еще раз окинул уважительным взором истлевший скелет. Здоровенный мужик был, судя по росту и костям. Голова с пивной котел, руки до колен, нижняя челюсть как у коня.
– Усе, – сообщил он с удовлетворением. – Кольцо на пальце. Теперь ни одна душа не стащит.
Додон вздрогнул:
– Почему?
– А скелет еще и палец согнул. Ежели силой отымать – ночью явится. Мужик здоровый, как лось! Задавит, и не гавкнешь.
Он опустил крышку на место, свистом подозвал коня, прыгнул с телеги прямо на конскую спину. Додон отчаянно смотрел то на гроб, где осталось чудесное кольцо, то на Голика, тело которого уже подняли и несли ногами вперед.
Навстречу по дороге со стороны Куявы пылило облако. Мрак различил скачущих во весь опор бояр на баских конях, знатных мужей, воевод. А позади всех тащилась царская повозка. Он рассмотрел светлую головку мальчишки, а позади изредка поблескивали печальные глаза женщин.
Во главе свиты ехал Кажан. Его глаза блеснули радостью, когда услышал о Голике, но Додону пробормотал о том, как был хитер постельничий и как будет его не хватать, если не заменить еще более умелым и знающим, как вот он, Кажан, верный слуга тцарю и отечеству…
Додон махнул дрожащей рукой:
– Возвращаемся. Гроб довезут без нас. Ты, Кажан, скачи вперед. Упреди Рогдая и других, дабы все приготовили. А ты, доблестный Мрак, езжай впереди Льдана. Тебе тоже будет уготована встреча.
Мрак сказал тяжело, будто сдвигал гору:
– Благодарствую…
– Ну-ну, чего уж. Честным пирком да за свадебку. Супротив судьбы не попрешь!
– Благодарствую, – повторил Мрак еще тяжелее. – Но у меня впереди другая дорога.
Тцар вытаращил глаза. Кажан поспешно вмешался:
– Не препятствуй, тцар! Не препятствуй. Это мы люди махонькие, житейские, мирские. А у него впереди дорога подвигов! Есть же исчо на свете чуды-юды недобитые, по горам и долам прячутся, егойной палицы страшатся! Но наш богатырь отыщет их усех и перебьет себе в честь, а тцарю на славу…
Тцар смотрел то на Кажана, то на темного как туча Мрака. Мрак пожал плечами:
– Думай как хошь.
Не попрощавшись, он повернул коня. Дорога пошла под уклон, конь весело помахивал гривой. Жаба завозилась на плече, шумно вздохнула и прижалась теплым пузом крепче.
– Опять мы с тобой остались вдвоем, жабуня.
– Ква, – печально согласилась жаба.
Ехал весь день, не встречая людей. В груди были пустота и горечь. Ночь застала в степи, он свернул к ручью, вымылся и приготовил себе нехитрый ужин. У него был сыр, мясо, которое можно жарить на углях, и острый нож, которым хлеб можно нарезать тонкими ломтиками.
Заснул на диво быстро. Внутри выгорело, не было даже злости. В сон провалился как в смерть, а утром, проснувшись, долго слушал птиц, цокот белки, но не было сил шевельнуть и пальцем.
Конь подошел, обнюхал недоверчиво и озабоченно. Мрак погладил бархатные ноздри.
– Ладно, ладно. Ты прав. Встаю.
