И снова ехал, безучастный и омертвевший. Там в лесу его хижина, в которой он жил здесь, когда бегал в лесу попеременно то в волчьей личине, то в человечьей. Ее не миновать, даже переночует и напоит коня…
А ведь в мечтах и самых сладких снах, даже волчьих, он всякий раз подъезжал к этой хижине, а из очага вился сизый дымок, вкусно пахло пареным мясом, а когда подъезжал ближе, на крыльцо выскакивала золотоволосая, пронизанная оранжевым солнцем девушка. Ее глаза были устремлены на него, а губы раздвигались в счастливой улыбке…
Конь под ним вздохнул, опередив его, Мрак грустно рассмеялся. Прощай, Куявия. Но у него в мешке еды на неделю, у него тяжелая секира с лезвием острее бритвы, а впереди, между ушей коня, видна бесконечная дорога… Что еще мужчине надо?
Дорога пошла вниз, впереди расстилалась долина. Конь пошел лихим наметом, он увидел голубую ниточку ручья, заметил крышу хижины и догадался, что там будет отдых.
Мрак насторожился. Сквозь щели в крыше поднимался сизый дымок, на лугу паслись двое стреноженных коней. А когда конь Мрака вылетел на луг, дверь хижины распахнулась, на пороге появилась тонкая фигурка с золотыми волосами, вся светлая и пронизанная солнцем.
– Что за… – пробормотал Мрак. – Нич-ч-чего не понимаю…
Она вышла на крыльцо и смотрела на него со странным выражением. Солнце светило ей в спину, волосы горели, как расплавленное золото, но лицо оставалось в тени.
– Что за дурь? – буркнул он. – Это не место для царской дочери!
Светлана пожала плечами:
– Да? Тогда это может стать другим местом.
– Каким?
– Местом для твоей жены.
Он попробовал смотреть на нее холодно и отстраняюще, но она отвела взгляд, словно страшась видеть его глаза, шагнула вперед. И еще. А когда оказалась прямо перед ним, внезапно прильнула к нему, крепко- крепко обхватила тонкими руками, прижалась всем телом.
Мрак с неловкостью погладил по голове, чувствуя себя дураком, но затем руки сами обняли, она вскинула голову с сияющими глазами, где уже заблестели слезы.
Он наклонил голову, с величайшей осторожностью, словно касаясь святыни, притронулся губами к ее, полным и сочным, похожим на спелые вишни, напоенные летним солнцем.
– Зачем ты приехала?
– Потому что… разве ты не понимаешь?
Он покачал головой:
– Да, киян понять трудно. Но мне кажется, я сделал все, чтобы ты меня больше не видела.
Она независимо пожала плечами:
– Не всегда же тебе побеждать?
Он снова поцеловал ее, чувствуя, как от нежности в нем начинает дрожать каждая капля крови. В глазах защипало, словно ветром бросило едкую пыль.
– Никогда я не был так счастлив поражению. Но я не собираюсь возвращаться, Светлана. Я успел возненавидеть этот город.
– Я пойду за тобой, – сказала она. – Я пойду за тобой, куда бы ты ни пошел. Хоть в леса, хоть в болота. Я буду тебе хорошей женой.
Она усадила его на лавку, сняла с него волчовку, стащила сапоги. Мрак пытался воспротивиться, она ласково, но настойчиво стащила с него верхнюю одежду. На миг отвела взгляд от его широкой волосатой груди, нежные щеки запылали румянцем, но тут же прямо взглянула в его глаза. Ее зрачки стали огромными, в них была глубина.
Мрак с трудом заставил себя оторвать взгляд. Его мертвое тело медленно оживало. Это было так, как будто отсидел себя всего, теперь даже внутри бегали и больно кусали шустрые мурашки. Впервые за последние недели услыхал, как в груди начало биться сердце. Огромное, мощное, оно ворочалось, разгоняло застывшую кровь, что уже превратилась почти что в тягучий клей.
Она постелила на ложе те шкуры, что нашлись в хижине. Мрак видел, что она собирается лечь с ним, это было бы правильно и для него, человека из Леса, но царская дочь росла в сложном мире ритуалов, и Мрак обронил:
– Нам придется заехать по дороге к волхвам.
– Что-то случилось?
– В твоем тцарстве люди берутся за руки не сами… Их обручают, а потом и соединяют другие люди.
Она кивнула, не сводя с него внимательных глаз:
– Да. Волхвы. Чтобы боги узрели и признали такой союз. Ты хочешь по нашим законам?
Он чуть раздвинул в усмешке губы:
– Раз уж мы в Куявии.
Когда он вернулся от ручья, мокрый и озябший, в хижине было тихо. Он вошел осторожно. Светлана лежала под ворохом шкур на ложе. Золотые ручьи ее волос, как расплавленное золото, в беспорядке текли по изголовью. Лицо было бледным, глаза огромные и тревожные.
