– Мама, – прошептали застывающие губы. – К отцу… Я ехал к отцу. Лишь по дороге… с благородным Мра…
Он умолк, рука бессильно откинулась, но пальцы сжимали рукоять меча. Додон вытаращенными глазами уставился на могучее предплечье витязя. Воины переглядывались, не понимали, а их тцар бледнел все больше. Вдруг упал на колени, обеими руками разогнул медный браслет на предплечье убитого им витязя, сорвал, поднес к глазам.
И тут нечеловеческий крик разорвал мертвую тишину. Додон закричал, вскинул лицо к потолку, лик его был страшен как преступление. Пурпурный плащ соскользнул на пол. И все увидели на правом предплечье тцаря такой же точно широкий браслет. С такими же знаками.
Глава 49
Мрак, медленно выныривая из забытья, не сразу понял, что он прикован к стене в глубоком каменном подвале. Голова раскалывалась от дикой боли. Перед глазами то расплывались пятна, то появлялась стена из толстых глыб. Она тоже то приближалась, то уходила вдаль, а в ушах начинало звенеть тоньше. Потом звон превращался в невыносимый писк, он снова проваливался в черноту.
Очнулся от запаха горящего мяса. Взор прочистился, с ним вернулась боль. Но теперь жгло и его тело. Он скосил глаза. В его грудь погружался, злобно шипя и вздымаясь дымками, раскаленный докрасна прут. Из глубины груди вырвался стон, и тут же сверху донесся удовлетворенный голос:
– Очнулся?.. Зри на меня, враг.
Он поднял голову. Перед ним приплясывал отвратительный человек, лицо которого вобрало в себя все гнусности рода человеческого. Да и сам был похож на паука с его тонкими, высохшими от неведомых болезней ручками, кривыми иссохшимися ногами. Он убрал прут и сунул в горн, где угли полыхали оранжевым огнем.
– Скоро тебя зничтожат, – сообщил он. – Не понимаю, почему светлый тцар так спешит. Я б с тебя сперва шкуру снял с живого! Вон какая толстая. В коридоре бы постелил…
– А я б твоей побрезговал, – сказал Мрак хрипло.
Палач крикнул в сторону двери:
– Стража! Пленник очнулся. Зовите тцаря.
Послышался топот множества ног. Мрак уловил и шаги Додона, их научился отличать из тысяч. Похоже, тцар находился поблизости.
Несмотря на боль и горечь утраты друзей, поразился лицу тцаря. Тот страшно исхудал, пожелтел как мертвец. Глаза ввалились, под ними повисли черные мешки. Белки налились кровью. А когда заговорил, голос был похож на карканье старого ворона:
– Ты… лишил меня всего…
– Я? – прошептал Мрак.
– Ты… даже сына…
– Я не бросал ему в спину копье, – напомнил Мрак без всякой жалости. – У тебя еще не подломился хребет под грузом проклятий?
Додон впился в него ненавидящим взором:
– Я отвечу перед богами… Но ты ответишь теперь. Мне.
– Что ж… Ты скажи только, каково быть убийцей собственного сына? Каково смотреть людям в глаза?
Додон проскрежетал зубами:
– Некому смотреть! Ты их всех убил. А кто уцелел, тот ушел. Но ты прав! Ты умрешь завтра на рассвете. За все. И за смерть моего сына.
– Он сказал, что сражается за тебя, – прошептал Мрак разбитыми губами. – Теперь я понимаю… Мальчишка любил тебя. Он пытался своей смертью уменьшить твою вину.
Додон задрожал. Его трясло, лицо было синим, как у утопленника.
– Да, – ответил он свистящим шепотом, – мне жить незачем… Но сперва я потопчу твою могилу, проклятый!
Он вздрогнул, застыл, завороженный страхом. В подземелье внезапно пахнуло холодным воздухом могилы. В каменной стене медленно проступило огромное лицо человекозверя. Глаза полыхнули огнем, толстые губы чуть раздвинулись, показывая клыки. Грохочущий голос проревел:
– Несчастный… на самом деле у тебя есть еще один сын…
Измученные глаза Додона вспыхнули надеждой. Он умоляюще прижал обе руки к груди. Мрак, переждав приступ острой боли, прохрипел:
– Молчи, дурак… Копыта откинешь, коли ответишь.
Он видел, как дергается в муках тцар, ибо демону, живущему в камне, отвечать нельзя. Кто ответит, кто заговорит, тому не будет спасения от разгневанных богов, а душу его навечно заточат в котле с кипящей смолой.
Каменное лицо повело огненным взором по темнице, скривилось и, не слыша ответа, начало растворяться. Тцар истошно завопил тонким заячьим голосом:
– Скажи!.. Умоляю, скажи! Душу отдам, все отдам! Пусть сегодня умру, но скажи: где мой незнанный сын?
Голос прорычал еще тише, неразборчивее, но со злобной радостью, и даже Мрак ощутил, что нелюдским силам тоже знакомо коварство:
