веки:
– Пожалуй, даже из подпасков попрут?
Томас подхватил свободной рукой, тут же перекосило от боли в плече: забыл, что калика тяжел, как медведь после ужина, но стиснул челюсти, потащил, повел, в какие-то мгновения, почти теряя сознание, чувствовал, что и он опирается на твердое плечо калики, раненное с той стороны, и так, поддерживая друг друга, двигаются быстрее…
За спиной раздался страшный грохот, в спину ударил могучий кулак упругого воздуха. Они рухнули, по спинам прокатилась густая волна из пыли и каменной крошки, а когда поднялись, Томас уже чувствовал, не оглядываясь, что едва-едва выскользнули из-под удара лавины, с горы все еще катятся отставшие глыбы, могут и зашибить, есть такие, что, как и люди, не ходят проторенными тропами…
А голос прохрипел прямо в ухо:
– Быстрее…
– Ушли же, – простонал Томас.
– Не слышишь? Еще одна… На этот раз накроет…
Томас слышал только плеск кипящей крови в ушах. Лоб раскалился, голова распухла, не помещалась на плечах. Дыхание стало громче, чем грохот камнепада. Земля под ногами вздрагивала. Каменная стена тряслась, срывались мелкие камешки. Томас задыхался, перед глазами стояла мутная пелена. Глаза щипало соленым, а пот, падая на доспехи, шипел, как на раскаленных углях. В спину снова злорадно ударил кулак сжатого воздуха. Томас пошатнулся, а по ушам хлестнул злой голос:
– Не спи, черепаха!
Томас всхлипнул, упасть бы и помереть, земля трясется сильнее, лавина настигала, вдруг что-то могучее со страшной силой тарана ударило в спину. Дыхание вылетело со всхлипом, он влетел в пещеру, растянулся, как жаба на каменном полу, проскрежетал доспехами, и тут сзади настиг страшный удар. Томасу почудилось, что ему придавило ноги, в страхе попробовал ползти на руках и тут же стал на четвереньки, а затем и сумел подняться на ноги. Пещера еще дрожала, по железу звякали мелкие камешки, их сыпалось сверху, как из дырявого мешка.
Сзади донесся сдавленный стон. Слабый свет падал сверху, Томас увидел, как сзади зашевелились камни, что закупорили вход, раздвинулись, калика поднялся голый до пояса, израненный, весь в темных пятнах, кровь струилась из открытых ран, волосы слиплись, по щеке течет темная струйка. В полумраке Томас видел только темные пещеры под надбровными дугами. С жутью почудилось, что там блеснули кроваво-красные точки, будто ветер сдул с замирающих угольков пепел.
– Сэр калика, – воскликнул Томас с болью, – Олег!..
– Дальше…
– Тебя еще и камнями?
– Дальше… – прохрипело от темной фигуры. – Там… щель…
Томас сделал движение броситься к другу, у калики одна рука висит так, словно вовсе не осталось целых костей, шатается, но Олег прорычал:
– Дальше… Или сейчас погибнем.
Томас с усилием оторвал устрашенный взгляд, бросился в темную часть, оттуда пахло затхлым. Глаза еще не привыкли к полумраку, но чувства подсказали, что там пустота, он двинулся вслепую, ударился плечом, стал пробираться через камни, а сзади словно бы появился слабый оранжевый свет.
Еще несколько шагов вслепую, и плечи перестали царапать камни. Томас раскинул руки, ощутил лишь пустоту. Свет приблизился, шаги калики были шаркающие, неуверенные. Томас видел, как из щели выплыл оранжевый шарик размером с орех, светит слабо, как догорающая лучинка в избе простолюдина, вот-вот погаснет, калика вышел следом, хватаясь израненной рукой за стенку.
Томас бросился на помощь, калика прохрипел зло:
– Спеши… Хватай оружие… надо уходить…
Томасу почудилось, что калика заговаривается.
– Какое? Где?
Калика кивнул в темноту, а сам качнулся и побрел в другую сторону. Шарик света остался с Томасом. Он всмотрелся, глаза чуть привыкли, из пещерного мрака выступила гигантская стена, сплошь увешанная мечами, топорами, копьями, кинжалами, щитами, луками, множеством странного оружия.
Томас зачарованно двинулся в ту сторону, смутно слышал, как застонал калика. В темноте зазвенело, будто отшельник повалился на гору посуды. Томас заколдованно шел к стене, глаз не отрывал, пока не уперся животом в длинный стол, что тянулся под стеной в обе стороны, и оба конца стола исчезали в темноте. Верх стены тоже уходил ввысь, прятался во тьме, а все освещенное пространство блестело обнаженными лезвиями, искорки прыгали по рукоятям, костяным лукам…
– Пресвятая Дева, – прошептал Томас. Голос задрожал, внезапно затряслись руки, а колени стали как ватные. От мечей и топоров явственно веяло мощью: от одних недоброй, от других светлой и ликующей. – Сэр калика…
В темноте снова звякнуло, загремело, донесся слабый треск, будто раздирали непрочное полотно. Томасу почудился сдавленный крик, стон. Он дернулся, готовый броситься к калике, с трудом себя пересилил. Дрожащие пальцы поплыли над столом, от разложенных там мечей несло бодрящим холодком. Внезапно рука будто сама нырнула вниз, пальцы жадно сжались на простой широкой рукояти.
Незримая мощь через пальцы ринулась по руке, вздула плечо каменными мышцами, наполнила грудь до боли, а сердце сбилось с такта, затрепыхалось, как маленькая птичка в когтях рыси. Он ощутил, что задыхается от переполнивших его чувств, глаза защипало, а губы задрожали.
– Чей ты, меч? – прошептал он потрясенно. – Кому ты давал свою мощь раньше?
Меч был короче его двуручного рыцарского, проще, на лезвии следы ударов молота кузнеца. И рукоять
