Томас подавил дрожь в голосе:
– Полагаешь, он уже здесь?
– Ты еще не понял?
Голос калики был мрачный, как ночь в потустороннем мире. Томас спросил тревожно:
– Что я должен понять?
– Он местный. Забыл перо?
Томас вздрогнул, кожу осыпало морозом. Он помнил ту схватку и то посетившее его странное чувство опасности, куда более острое, чем за всю предыдущую жизнь и за все схватки.
– Ангел?
– Ангел, архангел… Тут еще престолы, власти, херувимы, серафимы, карантаки… Или карантаки в другом раю? Словом, бой в аду, все в дыму, ничего не видно.
Томас покачал головой:
– Сэр калика, это ты уж чересчур. Я понимаю, язычник. У вас боги не только дрались, но и всякое непотребие творили, наш прелат все про вас знает… Но у нас Бог один! А все ангелы – его слуги. Да не просто как у меня в замке, хотя клянусь невинностью Пречистой, вернее моих слуг нет во всей Британии, а как бы частицы самого Бога. Я не могу объяснить так же возвышенно, как говорит преподобный, но я ему верю. А сам себя не предашь…
Олег задумался, хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой. Лицо осталось тревожным, зеленые глаза потемнели, как лесные озера, не знающие неба. Томас видел сомнение Олега, но как объяснить язычнику, что с рождением Христа пришел на землю совсем другой мир, не знал.
Посередке обширной поляны высился мощный дуб о трех стволах, исполинский, древний, с корой в ладонь толщиной, дуплами, наплывами размером в щит, а ветви расходились так широко, что накрывали всю поляну. В коре дуба виднелись вбитые камни, уже почти поглощенные наплывами деревянной плоти, торчали концы медных стержней. У подножия белели седые валуны, такие же древние, закругленные.
У Томаса зашевелились волосы на загривке. Он ощутил запах крови. Похоже, пролитой совсем недавно, вон темные вожжи засохшей крови, в этом капище все еще режут пленных, приносят в жертву красивых девушек и младенцев!
Он тяжело задышал, схватился за меч и дико огляделся. На него сумрачно и безлико смотрели вековые деревья.
– Где они?
Олег поморщился:
– Кого тебе надобно?
– Демонов, что режут людей!
– Стоило так далеко ходить? – буркнул Олег с неприязнью. – В твоем походе за Гробом резня была всем резням резня.
– Там за веру! – сказал Томас люто. – За веру можно. И даже нужно! С верой в сердце все можно. Там мы резали неверных в угоду Господу нашему, а тут режут черт-те кому.
Он шагнул к дубу с мечом в руке. От потеков засохшей крови навстречу взвилась стая злобно жужжащих зеленых мух. Воздух завибрировал, слюдяные крылышки во множестве звенели так, что на Томасе мелко-мелко задрожали доспехи. Он невольно отшатнулся:
– И это ваш рай?
– У каждого свой рай, – буркнул Олег, явно задетый. И добавил, подумав: – И свой ад.
Томас отступил еще, злобно жужжащие мухи пытались лезть в щели доспеха, он попробовал отмахиваться, понял, как глупо выглядит, отбиваясь мечом, с сердцем сунул в ножны:
– Такой гадости еще не видел!
– Поглядим, что за рай у тебя, – ответил Олег уязвленно.
Он пошел не оглядываясь. Томас, сердясь, что обидел друга, торопливо пошел следом, напоминая себе, что не зря добрый дядя твердил: говорить правду – терять друзей. Да и сам калика говаривал предостерегающе: худая харя зеркала не любит.
Ноги начали подкашиваться, Томас ощутил, что доспехи принадлежали великому воину, простой бы уже свалился под тяжестью стальных лат.
За лесом потянулась высокая стена, уходящая вершиной так высоко, что края уже не видать. Томас разглядел широкие врата:
– А там что?
– Патала, – буркнул Олег, не поворачивая головы. – Потусторонний мир скифов. Но видишь, закрыт? А ключ у Барастыра. Не отставай, сэр король.
– Скифов? – пробормотал Томас. Он покосился на калику. – Ты сам скиф… Не хочешь оттуда запросить помощи?.. А, гордый… А гордыня – смертный грех.
– Тебе кто-то сказал, чтобы ты сперва вымыл свой палец, прежде чем указывать на его пятна.
Томас даже остановился от великого возмущения:
– Это сказал черт!.. Как можно черта слушать? К тому же он это сказал тебе!!!
– Как можно черта слушать? – удивился Олег.
