– Только мне, – отрезал Томас. – Простой народ под рыцарской защитой! Иначе кто будет хлеб сеять, замки строить, мясо к столу подавать, коней подковывать, ежели всякий толкать простых людей станет?
– Значит, если ты – то законно, если я – разбой?
– А что я тебе еще толкую?
Когда миновали ряды праведников-простолюдинов, Томас сам выбрал дорогу, чутье подсказывало, где бы Господь разместил праведников благородного сословия. Зелень ярче, кусты выше, а розы крупнее. Даже пахнут мощнее, без скупости и бережливости.
Когда по ту сторону забора из роз раздались голоса, Томас тихонько воскликнул:
– Они, рыцари!.. Чувствуешь врожденное достоинство?
– А если то не рыцари?
Томас наградил его негодующим взором, но из осторожности не полез через кусты, раздвинул ветви. По ту сторону зарослей цветущих роз прогуливались с арфами в руках рыцари в белых доспехах из серебра. У каждого за плечами по два белых крыла, забрала подняты, у многих на шлемах развеваются гордо перья, конские хвосты. Каждый держал на локте левой руки, чтобы не мешал играть на струнах, щит. Треугольные, квадратные, овальные, ромбовидные, с выемками и без них – все, к радости Томаса, с гербами. Он жадно всматривался в этот цвет рыцарства всех христианских королевств Европы, а волхв больше посматривал наверх, укрывал блестящую спину рыцаря ветками.
Томас внезапно ахнул, подался вперед так, что Олег вынужденно ухватил его за плечи, оттянул за укрытие. Томас изумленно прошипел:
– В самом деле мир тесен!.. В родной Британии я с ним всего дважды виделся, а здесь только шаг ступил – сразу же напоролся…
Он просвистел незамысловатую песенку. Один из рыцарей вздрогнул, остановился, повертел головой. Томас просвистел снова. Рыцарь повернулся, постоял в нерешительности, затем Томас с облегчением увидел, как направился в их сторону.
Пригнувшись за кустами, наблюдали, как блестящий шлем проплыл над благоухающими розами, застыл. Томас свистнул, и рыцарь, раздвинув кусты, проломился к ним. Крылья у него, как заметил Томас, росли прямо из железного доспеха, так что сэр Гальд явно мог снимать их вместе с железом, когда ложился, к примеру, на ложе. Но в остальном все тот же доблестный рыцарь, исполненный всяческих рыцарских добродетелей, знаток геральдики и правил рыцарской чести, неизменный судья в рыцарских спорах.
Седые брови сэра Гальда, кустистые и острые, как наконечники стрел, взлетели на середину лба. Он даже отшатнулся:
– Сэр Томас?.. Вот уж не ожидал…
– Сэр Гальд, – произнес Томас польщенно, – я счастлив, что меня узнал и запомнил такой известный рыцарь, с мнением которого считаются короли и императоры.
Рыцарь перевел светлый взгляд на калику, смерил его с головы до ног брезгливым взором, снова посмотрел на Томаса. На суровом лице, всегда бесстрастном, как помнил Томас, отразилось удивление и замешательство.
– Да-да, сэр Томас… Конечно же, я узнал доблестного рыцаря, который так отличился при взятии Иерусалима… Который доблестно вышиб главные ворота, ибо, как потом выяснилось, принял за ворота таверны… хотя, как известно, Иерусалим вроде бы не на берегу моря… Правда, вас тогда качало, качало… И он же захватил сарацинское знамя, ибо спьяну принял за украденную с его коня попону… Причем зарубил двенадцать сарацинских паладинов…
– Это несущественно, – перебил Томас поспешно, – главное же, что вы меня узнали…
– Нет-нет, – перебил, в свою очередь, калика, – благороднейший сэр Гальд, продолжайте, продолжайте! Вы так хорошо рассказываете! И я так много узнаю нового!
Польщенный сэр Гальд откашлялся и открыл было рот, но Томас с крайней поспешностью, даже неприличной для короля, вклинился:
– Сэр Гальд, я обращаюсь как к старшему и знающему. Вы здесь, как я вижу, занимаете место, достойное вашего звания и знаний…
Краем глаза он видел промелькнувшее над ними полупрозрачное тело. Привычка воина заставила пригнуться и бросить руку на меч. Сэр Гальд встревожился:
– Сэр Томас, что с вами?
– Сэр Гальд, вы видели… собаку?
Старый рыцарь проводил долгим задумчивым взором крохотное тельце, что сиротливо рыскало над головами праведников, потом унеслось в сторону главных врат. Глаза его потеплели, но голос, напротив, стал еще строже:
– Это не собака, а пес. Благородный! Он умер от тоски, когда его хозяин был выбит из седла на турнире… э-э… в день коронации достославного Кнута ударом копья, после чего сломал шею.
– Но разве самоубийц в рай уже пускают?
Сэр Гальд отшатнулся:
– Сэр Томас, как можно!.. Он не убился, а повыл трое суток, а потом помер. Это почти своей смертью! Нет, выше: по табелю о рангах благородных смертей это приравнено к гибели в горящем замке, окруженном превосходящими силами противника. Он и муки принял не только телесные, но и душевные, что угодно Богу…
Томас в недоумении развел руками:
– Но все-таки собака… Ведь у животных нет души!
Олег прервал нетерпеливо:
