Томаса они наполняли силой, он раздвигал плечи, шагал красиво и широко, показывая, как умеет держаться благородный рыцарь, исполненный величия и отваги. Скосив глаз, спросил вполголоса:
– А кто этот… в зеленом халате? На ангела рожей не вышел, но и с голыми бабами не валяется. Чуть услышал звон мечей, сразу примчался!
– Увейс?.. Увейс Карани, полководец и воитель. Как-то, помню, начал топтать сапожищами плащ, оставленный ему Мухаммадом. Народ пришел в ужас, остановили силой, а он сказал с раздражением, что зря это сделали, дурачье: он уже почти принудил Аллаха простить грехи всех мусульман.
– Ну-ну, – протянул Томас, мало что поняв, – а что у него с рожей? Ни одного зуба!
– Это с той битвы, где Мухаммаду выбили зуб… Увейс услышал, но не знал, какой именно зуб потерял любимый пророк, и… чтобы ничем не превосходить своего обожаемого вождя, выбил себе все зубы.
Прекрасны й сад поглотил их полностью, а изгиб реки вывел на роскошный песчаный берег.
Томас ахнул. Глаза широко распахнулись, а челюсть отвисла до кованного миланскими мастерами пояса. Олег всмотрелся, хмыкнул весело:
– Праведники развлекаются… Вишь, вино лакают, а при жизни было нельзя. Здесь, наверное, и свинину есть можно. А девок сколько! И все такие услужливые… Хотя, наверное, мне бы надоело быстро. Сказал бы: одевайся-ка ты, девка, и начинай сопротивляться…
Томас опомнился, выпрямился с горделивым достоинством. Не зная, что сказать, бросил напыщенно:
– Все-таки человек… если он человек, а не тварь животная, стремится к совершенству духа. А это все – от дьявола. Я не удивлюсь, если Сатана сюда тайком ходит.
– Гм…
Он придержал Томаса, наперерез шли девушки в полупрозрачных одеждах, ничуть не скрывающих их прелести. Впереди двигалась легкой танцующей походкой красавица, чьи длинные толстые косы ниспадали по прямой спине и касались пяток. Стройные ноги несли гордо, бедра двигались из стороны в сторону так широко, что Томас начал водить головой из стороны в сторону. Ее лицо было не просто милым, а прекрасным, женственным. Глаза смеялись, на полных губах играла беспечная улыбка. Грудь высока, обе чаши крупные и торчащие, красные ободки горят как розы. Глаза Томаса вылезли из орбит, не сразу рассмотрел, что на груди каждой женщины огнем полыхают знаки, которые он определил как буквы чужого языка.
– Что там написано? – спросил он шепотом.
– Да какая тебе разница?
– Ну… не знаю.
– Брось, твоего имени там нет.
Томас прошептал:
– Это имена?
– Да.
– А как зовут… вот эту?
– Это не их имена, а их владельцев.
Томас нахмурился:
– И здесь рабство? Надо вмешаться…
– Да нет, это гурии. У них одна обязанность – услаждать праведников. На каждого праведника, ты ж слышал, по десять тысяч этих красавиц. А всем праведникам, да будет тебе известно, всегда по тридцать три года.
Томас прошептал:
– Все равно, видать, с праведниками у них не густо.
– Не знаю, не знаю. А чтоб не перепутались, у каждой на груди имя своего праведника. Подумай, Томас, у мусульман рай поинтереснее… А к утру, ты слышал, все гурии снова становятся девственницами.
У Томаса сам собой вырвался вздох, но, когда заговорил, голос был тверд и непоколебим, как скалы Йоркшира:
– Я останусь верен Пречистой Деве.
– Ну тогда пойдем, – сказал Олег безжалостно. – Нечего глазами раздевать тех, кто и так уже…
– Это тебе, язычнику, эти гурии и отроки, подобные жемчугу рассыпанному, ближе, чем святой и строгий рай истинного Бога!..
Олег ответил рассеянно:
– В чем-то ближе, в чем-то дальше.
– А в чем ближе? – cпросил Томас подозрительно.
– Да ты наверняка слышал про Мухаммада и гору… Да, тот самый случай. От него все требовали чуда, мол, докажи свое право говорить от имени Аллаха. Ему надоело, однажды пообещал, что скажет заклинание и приблизит к себе гору. Собралась толпа. Ждут, слюни глотают. Мухаммад произнес заклинание, но гора как стояла, так и стоит. Среди народа пошел ропот, смешки. Ну, сам знаешь, какова толпа: чем крупнее – тем подлее. Тогда Мухаммад улыбнулся и произнес: «Если гора не хочет идти к Мухаммаду, он сам пойдет к ней», и спокойно пошел к горе, тем самым приблизив ее к себе.
– Хитрец, – сказал Томас убежденно.
