срывались мутные капли. Дышал хрипло, железо поскрипывало при каждом вздохе.
– Ну, ты ж Вещий…
– Я разные глупости предполагал, даже видел в грядущем, но чтобы христианство… Нет, Томас, мы пойдем другим путем.
Вид у него был суровый и решительный, взгляд устремлен вдаль. Он явно видел то, чего не мог увидеть Томас. Томас медленно пошевелился, страх и чувство непомерности задачи сковывали, как трескучий мороз лужицу.
– Каким?
– Мы зашли далеко, согласен? Но теперь отступать уже некуда. Даже если бы могли. Нависнет стыд, что отступили, а это… гадко. Редкий мужчина уснет спокойно, зная, что когда-то отступил, где-то уступил, попятился. Я хочу сказать, что довольно таиться за каждым кустом. Пусть охотник, который охотится за нашими шкурами, поймет, что мы не зайчики, а хотя бы тигры.
Томас разогнулся, глаза заблестели. На бледных щеках выступил лихорадочный румянец. Некоторое время смотрел неверяще, голос дрогнул:
– Сэр калика, это моя война. А ты… разве твоя ненависть к вере Христа так велика?
Олег буркнул:
– Я помогал тебе из-за Яры, а не из-за какого-то там Христа.
– Тем более это моя война!
Олег поднялся, огляделся:
– Дальше пойдем, не прячась. Вернее, прячась, но так, чтобы нас заметили. С трудом, но заметили.
– И тогда?..
– Будем знать, когда нападут. А это уже что-то.
Деревья становились все роскошнее, а цветы пахли одуряюще сладко, зазывно. По воздуху плыли струи нежнейшего аромата роз, еще каких-то цветов, Томас их не знал, это дядя разбирался в цветах так же, как он в оружии, отец в конях, а Макдональд в геральдике. Трава с каждым шагом нежнее, под сапогами хрустит и вдавливается в землю так, словно по ней прет осадная башня.
Томас, только что бодрый и весь оскаленный от макушки до пят, на глазах грустнел. Лицо вытянулось даже не как у его толстомордого коня, а как у сарацинского, худого и поджарого. Голос дрогнул:
– Не знаю, что со мной происходит… Только что я рвался разнести здесь все в щепки, только бы вызволить Яру. А сейчас меня ужасает сама мысль, что я дерзновенно вторгся, грязными сапожищами топчу райскую траву! Уже молчу, что я сделал с Божьими посланцами…
Калика сказал, не оборачиваясь:
– А что, раньше ты сам всегда был в ладу с самим собой? И тебе в самом деле никогда не хотелось надавать себе по морде?.. И не было стыдно за свои мысли… цели… желания?
– Господь говорит, – возразил Томас значительно, – что христианин должен быть постоянно ясен.
– Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп… Кто это сказал? И я не помню. А ты в самом деле постоянно ясен?
Томас запнулся, в ясных глазах мелькнуло сомнение.
– Ну, – сказал он с неохотой, – я к этому стремлюсь!
– Все стремимся, – вздохнул Олег. – И палачи, и жертвы. Что-то замедлять шаг стал… Это верно, когда лежишь, мыслится лучше.
Томас зашагал, будто его пнули в спину и он старается удержаться на ногах.
Пчелы и мотыльки перепархивали с цветка на цветок, Томас злорадно указал калике на двух сцепившихся стрекоз. Тот с каменным лицом, в свою очередь, указал на нечто блистающее впереди. Томас разглядел арку, а еще через сотню шагов увидел такую же блистающую фигурку. От арки в обе стороны тянулась решетчатая стена, огораживая остальную часть сада.
– Ну и что? – спросил Томас.
– Джанна, – объяснил Олег.
– Я понимаю, что джанна, – огрызнулся Томас. – Ну и что?
– Джанна – рай ислама. А там эти утехи не возбраняются, а наоборот, наоборот…
Томасу показалось, что в голосе калики звучит то ли зависть, то ли насмешка над христианскими добродетелями, целомудренностью и непорочностью, нахмурился, надменно вскинул подбородок.
У врат сада прохаживался взад-вперед высокий ангел с суровым худощавым лицом. В его руках был длинный меч, он забросил его на плечо и так бродил перед воротами, видимо устав стоять, как предписано.
Затаившись в кустах, Томас напряженно всматривался в золотого гиганта. Весь в чешуйчатой броне, голову закрывает конический шлем, за плечами круглый щит. Иногда снимал меч и мимолетно касался… нет, не касался, а слишком близко проносил кончик меча над землей, там вспыхивало быстрое злое пламя. Томас расширенными глазами смотрел на оплавленные шрамы. В груди стало холодно.
– Нам что, обязательно переть через эту джанну?
– Можно попробовать через иудейский, – сказал Олег с неуверенностью. – Но через этот проще… Понимаешь, ваш и этот раи вылупились из иудейского. Между ними нет даже высоких заборов… По крайней мере, не должно. Одни и те же ангелы… Если проникнем сюда, то отсюда уже будет так же просто, как два пальца прищемить.
