Томасу померещилось, что на том берегу реют в клочьях грязного тумана странные уродливые птицы.
– Наконец-то, – прошептал Томас. Сердце его застучало чаще. – Как переправимся? Вплавь или найдем лодку?
Калика спустился к самой воде. Томас шел следом, глаза не отрывались от рук калики. Олег подобрал сухой прутик, зачем-то понюхал. Томас проследил за ним настороженным взглядом, когда калика вдруг бросил в реку.
К удивлению Томаса, легчайший прутик плюхнулся, как будто его сто тысяч кузнецов ковали из железа. Калика вопросительно посмотрел на Томаса. Тот хмыкнул, мало ли какое колдовство прицепил к несчастной хворостинке, подобрал другой сам, небрежно бросил. Он чувствовал легкость, это даже не прутик, а высохший стебель чертополоха, пустой внутри, наполненный воздухом… но его хворостинка пошла ко дну с такой поспешностью, будто пыталась догнать и удушить прутик калики.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Томас.
– Жошуй, – ответил Олег.
– Что-что?
– Оглох, сэр рыцарь? Жошуй, говорю. Придется поискать мост.
Томас смотрел то на прут, что просвечивал со дна, то на калику:
– Жошуй?.. А… гм… да. Если Жошуй, то тогда конечно… Жошуй – это понятно, раз уж Жошуй… Никуда не деться. А ты уверен, что где-то есть мост?
Калика буркнул:
– Человек такая тварь, что обязательно постарается перебраться на ту сторону. Надо или не надо. Особенно если не надо.
Томас побрел за ним следом, на бегущие волны косился недоверчиво и зло. Теперь видно, что чересчур быстро несутся, слишком легко плещутся, брызги взлетают и падают очень медленно. А потом у самого берега над водой пролетела птица, Томас понаблюдал за ней, вздрогнул, догнал калику.
– Сэр Олег! Я зрел, как легкокрылая птица, изящная, как молодая лань, изронила перышко…
– Из хвоста? – спросил калика, не оборачиваясь.
– Не из хвоста, в том все и дело! Если бы из хвоста или крыла, где перья толстые, грубые… Нет, изронила с груди, где не перья даже, а нежнейший пух. И этот пух, упав на воду…
– Пошел ко дну как каменюка, – закончил калика.
– Вот-вот. Ты как это объяснишь? Или это гарпия? Я слыхивал, у тех перья вовсе из булата. Один показывал нож, клялся, что перековал из гарпячьего пера, но я засомневался, ибо враль отменный, хоть и рыцарь отважный и полный всяческих достоинств…
Калика покосился с некоторым недоумением:
– Аль запамятовал? Или я не сказал, забыл? Это ж Жошуй. Тот самый.
– Ага, – пробормотал Томас несчастливо. – Жошуй, эта река мертвых, чьи воды так легки, что не держат даже перышка… А как же нам перебраться, ежели…
Калика подумал, хлопнул себя по лбу:
– Я ж не говорил, забыл! А ты молодец, сам допер… Не выпала б тебе нелегкая в рыцари, даже в короли… бедолага… мог бы в самом деле стать каликой.
Томас проговорил сквозь зубы:
– Сэр калика, что это за нестерпимый блеск впереди?
Калика повернулся в ту сторону, куда указывал Томас. Клочья тумана разъехались, как пьяные простолюдины с ярмарки, на краю видимости заблистала яркая полоска. Калика с досадой прищурился, посмотрел в кулак.
– Час от часу не легче! Это Сират.
Томас кивнул, уже не спорил:
– Сират? Тот самый, верно?.. Ну, который… который…
– Который тонок как паутинка и остер как бритва, – закончил калика. – Думаю, ты тоже догадался. По этому мосту могут перейти на ту сторону только праведники. А грешники… Только тебе чего тревожиться? Праведнее тебя не найти на всем белом свете! Недаром же Дева за тебя вон как хлопочет.
Томас сказал дрогнувшим голосом:
– Конечно-конечно… Но чего нам переть по такому высокому мосту? Я уверен, есть дороги и короче.
– А как же Дева? – удивился Олег.
– Что Дева, – пробормотал Томас, – по своей доброте за какую только дрянь не заступалась! Подумать противно. Даже за разбойника, который три дня в петле провисел…
Олег развел руками:
– Ну, как скажешь, как скажешь. Я хотел как лучше. Что ж, поищем другую дорогу.
Томас спустился к самой воде, зачерпнул в обе ладони воды. Олег смотрел с интересом. Рыцарь не сушит голову над последствиями. Если жаждет пить, то пьет. А что будет дальше, пусть епископ думает, а то и его боевой конь, у того голова еще больше, никакая тиара не налезет.
