– Тебя проследили через весь восточный квартал, – сказал Мрак безжалостно. – Там такое отребье, что приличный человек там не появится даже днем. А ты там расхаживал ночью!.. И в конце концов скрылся в каком-то доме… Говори, с кем встречался? С Зауром?.. С заговорщиками?
Аспард зловеще улыбнулся, окинул взглядом Манмурта с головы до ног, задержал взор на пятках, откуда будет медленно сдирать кожу, она будет трещать, отделяясь от плоти, отрываясь, и на розовом мясе начнут выступать сперва мелкие капли крови, потом все крупнее и крупнее…
Манмурт, смертельно бледный, воскликнул:
– Ваше Величество!.. Покарайте меня за ложь… но только в предательстве я невиновен!
Мрак кивнул, сказал безжалостно:
– Рассказывай.
Аспард вытащил меч, положил на колени. Манмурт вздохнул, заговорил быстро срывающимся голосом:
– Ваше Величество… вы уже знаете, что я никогда не сажусь верхом. Помните, я не смог с вами на охоту?.. Но когда-то я был чуть ли не лучшим конником. У меня была прекрасная конюшня, я покупал и продавал коней, а себе отбирал самых лучших… Словом, однажды я несся через этот проклятый восточный квартал… сгори он огнем!.. Конь подо мной был подобен урагану, я скакал и пел, орал, смеялся… как вдруг через улицу побежал ребенок, за ним метнулась женщина. Я не успел подать коня в сторону, все случилось слишком неожиданно, конь ударил, стоптал, понесся было дальше… И надо бы ехать дальше, сколько мы топчем простолюдинов, они сами виноваты, что вовремя не убираются с дороги! Но я зачем-то, дурак, остановил коня, даже развернул и посмотрел… Они лежали в крови. Молодая женщина и ребенок, девочка лет трех. Мне стало жаль их, я бросил им пару монет, повернул коня и уехал.
Он замолк, его ладони быстро потерли бледные щеки. Мрак поинтересовался в напряженной тишине:
– И все?
– Если бы, – сказал Манмурт с тоской. – Надо было забыть… Я почти так и сделал. Но через неделю как-то проезжал там снова, поинтересовался у прохожего, как дела с женщиной и ребенком, которых сбили конем. Он сказал, что деньги, которые бросил им богатый господин, тут же подобрали воры. Сама женщина лежит с обезображенным лицом, а у ребенка переломаны ножки, вряд ли выживет… И здесь, Ваше Величество, мне надо было бы ехать дальше, ведь каждый день кто-то гибнет, кто-то ломает руки и ноги, а кто-то и шеи, но я, дурак проклятый, слез с коня, вошел в тот дом. Да, женщину конь ударил копытом прямо в лицо, а ребенок… это была такая крохотная прелестная девочка! Она лежала с перевязанными ногами и молча смотрела на меня. Она как будто узнала, что это я виноват. Смотрела серьезно и по-взрослому. Даже без укора, как будто все понимала… Простите, Ваше Величество.
Голос прервался, Манмурт умолк. Губы его дрожали, он суетливо вытащил платок, промокнул глаза. Хрюндя ворчала и пробовала снова взобраться к нему на колени.
Мрак нарушил паузу:
– Ты этой ночью был там?
– Ваше Величество, я не могу оставить им много денег, у нее все отберут. Я ношу им каждую неделю, а для ребенка наш лекарь делает лекарства. Я их тоже ношу…
Аспард предложил:
– Я могу спросить лекаря.
– Не надо, – ответил Мрак.
– А почему тайно?
Манмурт в безнадежности развел руками:
– Может быть, Ваше Величество и видит другой путь, но со мной звезды не разговаривают… Меня засмеют и здесь, во дворце, и в восточном квартале начнется всякое-разное. А так у меня есть еще одна жена, о которой не подозревают все три мои жены, есть еще один ребенок… ибо та девочка со сломанными ногами тоже стала моей дочерью.
Аспард спросил хмуро:
– А давно это с тобой?
– Двенадцать лет, – ответил Манмурт тихо.
После долгого молчания Мрак прогудел:
– Ну и кару ты на себя наложил… Не, Манмурт, я тебе не судья. Это ты нам всем судья, а не мы тебе… Смотри, Хрюндя щас пустит лужу!
Манмурт ухватил жабу в охапку и умчался.
На праздничные дни ворота остались распахнуты сутки напролет. Днем и ночью входили и въезжали паломники, странники, просто крестьяне из соседних сел. Жрецы в День Соития просили тцара, чтоб по старинному обычаю было велено оставить городские врата распахнутыми настежь. От ворот и до храма вдоль пути горело множество факелов и светильников. Ночь стала днем, только над головой все так же колыхалось огромное звездное море.
Ворота тцарского дворца тоже оставались распахнуты, можно было заглянуть во внутренности, но стража зайти вовнутрь не позволяла, лениво отгоняла зевак. Их было всего четверо, дюжих молодых ребят, неповоротливых, засматривающихся на полуголых женщин, что уж начали праздновать священное таинство.
Время от времени перед дворцом появлялись группки зевак, делали вид, что пытаются прорваться вовнутрь. Стражи в свою очередь делали вид, что хватаются за мечи, и проказники с хохотом убегали.
В полночь городская площадь начала заполняться паломниками. Однако город как будто чувствовал приближение беды. Городская стража, что по два-три человека патрулировала самые опасные кварталы,
