боязливо отвела взгляд. Клыкастая пасть, где зубы, как ножи, да еще тут же под мордой страшные желтые когти, каждый с наконечник копья!
Калика пошел, чуть прихрамывая, со Змея сигать – не с печи, хоть и без панциря. Впереди приближались массивные каменные плиты. Их можно было бы принять издали за надгробие, если бы плиты под тяжестью веков не вросли так глубоко в каменистую землю.
Томас и Яра смотрели, как волхв ходит вокруг плит, наклоняется, трогает пальцами, губы шевелятся.
– Пойдем к нему, – предложила Яра, – а то этот что-то на меня смотрит…
Томас покосился на Змея. Тот повернул к ним морду, в огромных, как тарелки, глазах медленно проступал голодный интерес.
– На тебя все смотрят, – сказал Томас. – Даже деревья и камни.
Он сам не знал, почему так сказал. Просто само сказалось. Яра посмотрела странно, затем опустила голову и быстро пошла к калике. Томас поспешно шагнул следом. Самому не нравилось чувствовать на спине упорный взгляд дракона, пусть даже это Змей, а не дракон…
Калика опустился на колени. Взгляд его скользил по изъеденной временем плите. Томас вытянул шею, смотрел через его плечо.
– Там кто-то погребен?
– Угадал.
– Человек?
– Теперь уже… нет.
Томас всмотрелся в едва заметные насечки на камне. Дожди, грозы, ветры и вьюги почти отполировали плиту, через сотню-другую лет будет вовсе как зеркало. А кто-то был уверен, что надпись останется навечно!
– Тоже неграмотный, – заметил он с удовлетворением.
– Почему так?
– Думаешь, я не видел, какие бывают буквы!
– Гм… латинские?.. А сарацинские видывал? А урюпинские? А неврские?.. Ладно, помоги поднять этот камешек.
Он вогнал пальцы в землю, нащупал что-то, жилы на шее напряглись. Томас поспешно сунул пальцы в разрыхляющуюся землю, нащупал холодный край плиты.
Вдвоем они потащили вверх. Яра пыталась ухватиться тоже, но калика и Томас – один мотнул головой, другой попытался отпихнуть ее ногой – отогнали: то ли, мол, рожать не будешь, то ли без сопливых скользко.
Земля трещала и осыпалась крупными обледенелыми комьями. Снизу пахнуло могильным холодом. Донесся глухой вздох, и Томас едва не выронил плиту. Почудилось, что освобождают древнего демона, накрытого и запечатанного тяжелой плитой по Божьему промыслу.
– Тяни, – прохрипел калика. – До чего же, зараза, крепко держит…
Томас воспрянул духом. Если демон держит плиту оттуда, то надо тянуть, пусть хоть жилы рвутся, они совершают богоугодное дело, открывая его темную нору божественному свету!
Пыхтя и сопя, они отодвинули плиту и уронили ее на край ямы. Там, выдолбленное в цельной скале из красного гранита, похожего на застывшую кровь, было широкое ложе. Но скелет богатыря, который лежал на нем в старинном панцире, был шире и длиннее. Ноги свешивались, длинные руки в богатырских рукавицах, упав с ложа, опустились на пол. Грудь его была широка, как щит пешего воина, а справа от ложа, прямо на каменном полу, стояли золотые кубки и кувшины, пахло дорогим маслом. Слева стоял, прислоненный к стене, такой огромный щит, что Томас ахнул. Человеку такой не поднять, но этот древний воин явно поднимал его одной рукой. Кожа истлела, дерево рассыпалось в прах, но уцелел бронзовый обод и узкие полоски из тусклого серого металла.
Томас с изумлением посматривал на калику. Лицо волхва кривилось, губы вздрагивали. Глаза слегка увлажнились. Он вздохнул тяжело, словно вез на гору телегу с дровами.
– Снова свиделись, дружище… Ты был прав, я пришел к тебе.
Медленно присел, взял обеими руками за края могилы. Повис, двигая ногами в воздухе, наконец прыгнул. Кувшин хрустнул и рассыпался на мелкие черепки. Калика поднялся рядом с мертвым героем.
– Прости, но я чуть потревожу твой покой.
Томас не выдержал, вскрикнул:
– Сэр калика! Может, не надо? Не знаю, что можно взять здесь, но грабить могилы – последнее дело!
Яра поддержала:
– Олег, мы и без денег и оружия стоим больше, чем многие с мешками золота.
– Надо…
– Золото? – спросил Томас с неудовольствием.
– И золото не помешает, – ответил калика отстраненно, – но золото я отыскал бы и поближе.
Он осторожно приподнял голову богатыря. Тот смотрел пустыми глазницами, но Томасу почудились багровые огоньки в темных впадинах. Даже в мертвом в нем, казалось, осталось больше жизни, чем в иных живых, которых он встречал как в Британии, так и по свету.
