– Боги?.. Никто не знает, из средних он богатырей или старших. О нем даже не говорят. Нечего! Знают только князя Олега, но разве он князь? Ну побыл зачем-то князем. Так он и королем мог бы стать, если бы захотел.
Томас задержал дыхание, глаза сами скашивались в сторону калики. Тот неторопливо насыщался, таскал то из одного блюда, то из другого, пробовал мясо в жареных орехах, рыбу в голубичных ягодах, соловьиные язычки в муравьиной кислоте. Он был просто мужиком, любителем поесть, полежать, поглядеть на людей, послушать рассказы. Уже и следа не осталось от того изнуренного отшельника, который встретился ему в жарких землях Сарацинии!
– А по слухам, – спросил он осторожно, – что он умел?
– Говорят, он может в зверя и птицу перекидываться. Даже без колдовства. Но странный он, если не вовсе помешанный… Какое-то горе ему большое выпало, вот умом и тронулся. Ходит по дорогам в тряпках, бормочет что-то… А их, бродяг, сколько вон по дорогам, разве среди них его заметишь… А зачем тебе Вещий?
Томас подобрался, ибо тон князя уже был другим, настороженным. Томас махнул рукой, стараясь держать голос беспечным:
– Да просто так… Теперь я думаю, что тот вовсе не Вещий Олег был. Тот был высокий, голос как труба, взгляд гордый и властный, а за ним ехало двадцать слуг и оруженосцев.
Князь сразу потерял к нему интерес.
Глава 7
Внезапно раздалось хлопанье крыльев. Огромный ворон пролетел над двором, над столами, сел на окно второго поверха прямо над головами пирующих. Чересчур крупный, нахохленный, он свесил голову и стал внимательно обозревать сидящих за столами. Сразу словно повеяло холодом. Ворон везде вестник беды, а этот словно бы выбирает, на кого ее нацелить немедленно.
Глаза у ворона были желтые, словно у лесного зверя, балка трещала под крепкими когтями. Он еще смотрел на гостей, а те бледнели и отводили взгляды, когда вдруг звонко звякнула тетива.
Ворон подпрыгнул, словно от сильного удара снизу. Полетели перья, а ворон медленно наклонился, когти, царапая балку, разжались. Он рухнул с высоты на середину стола с таким шумом, словно это был матерый волк. Посуда подпрыгнула, ворон забился, подпрыгивая и царапая стол стрелой. Красные капли крови брызгали из раны.
Все взгляды, растерянно побежав по двору, наконец отыскали стрелка. Это была золотоволосая поляница, что пришла с рыцарем и каликой. Сняв тетиву, она деловито смотала ее в клубок, сунула в мешочек на поясе. Распрямленный лук привычно занял место за спиной. Она опустилась на лавку и продолжала деликатно грызть крылышко гуся.
В зале началось движение. Убитого ворона стащили на пол, потоптали ногами на всякий случай. Кто-то крикнул, чтобы стрелу не сломили, дорогая.
Возле князя возникли двое гридней с обнаженными мечами. С голодной готовностью смотрели по сторонам, готовые отдать жизнь за любимого князя. Поморщившись, князь отодвинул обоих: не заслоняйте свет, все равно опоздали, дурни. Не сплоховала только женщина… И сидит себе, ест. Будто ничего не стряслось. Или такое для нее привычно?
Томас косился на Яру. Калика, сдерживая усмешку, подался назад – пусть рыцарь подивится настоящей женщине. А что ей еще остается делать, если кони все скачут и скачут, а избы горят и горят…
– Хорошо готовят, – произнесла Яра. – Такую стряпуху беречь надо.
На нее смотрели во все глаза. Острый взгляд князя чуть потеплел.
– Моя дочь сама готовит.
– Верно делает, – одобрила Яра. – Готовить – дело серьезное. Это не земли раздвигать мечом.
– Я передам ей, – пообещал князь. – Она будет довольна.
Томаса раздражали откровенно бесцеремонные взгляды. Его разглядывали, как диковинную обезьяну, едва не совали пальцы в рот, чтобы посчитать зубы. Но еще откровеннее рассматривали Яру: она почти не уступала мужчинам в росте, а здесь собрались богатыри и знатные мужи, и к тому же ее легкий доспех никак не скрывал здоровую женскую фигуру.
Подходили, заговаривали, натыкались на враждебный взгляд заморского рыцаря, отступали с великой неохотой. Томас старался держаться рядом, шепнул:
– Ежели что, только кивни! Я им быстро шеи посворачиваю.
– За что? – удивилась она.
– Ну как… Ходят, глаза пялят…
– А что, – не поняла она, – у меня уже и посмотреть не на что?
– Да нет, я не о том…
Ее лиловые глаза стали вопрошающими. Она старалась понять, а у него язык прилип к гортани – калика бы назвал это иначе, – не мог объяснить, что крещеной женщине надлежит сидеть и сопеть в две дырочки. Ждать, когда за нее решат, за нее поймут. А ее дело телячье – поела и в хлев.
– Мы в чужом краю, – сказал он, сердясь на самого себя. – Надо ушки на макушке.
– Тебе виднее, – сказала она. – А у меня уши на месте.
Пир длился всю ночь, но и утром мало кто уходил вовсе, а чаще просто отлучался на крыльцо или в углы двора. Томас насытился быстро, ерзал, вести степенные беседы не умел и не хотел учиться, часто вставал, ходил защищать Яру, но той всякий раз никакая защита не требовалась, и он разочарованно возвращался обратно.
Олег сидел за столом в одиночестве, перепил всех, двое не могли выползти из-под стола. Перед
