поедем, доспех тебе выбирать.
Он развернулся, двинулся к выходу и вдруг увидел идущего навстречу боярина Зорина в сопровождении трех холопов.
– Здрав будь, Семен Васильевич, – степенно поклонился Умильный.
– Да как у тебя язык поворачивается говорить со мной, новгородец приблудный! – внезапно зашипел Зорин, выставив вперед свою черную бороду. – Как у тебя язык не отсох, блудливый, поганый!
– Ты чего сосед?! – оторопел от неожиданности Илья Федотович.
– Ты мне глазки не строй! Кто при всех род мой древний поносил? Кто меня самого хаял? Приживальщик поганый! Приперся из болота, сел на вятскую землю, да теперь боярам старым обиды чинишь?
– Да какой ты боярин! – не вынес громогласного срама Умильный. – Голытьба безродная! Да князя твоего Белозерского любой наш холоп с потрохами мог купить до седьмого колена!
И тут в памяти Ильи Федотовича явственно вспыхнуло: «до седьмого колена!». «Язви его до седьмого колена!» – сгоряча ляпнул он, когда узнал, что татары разорили Богородицкое и окрестные поместья в то самое время, пока Зорин праздновал свою легкую победу возле никчемной лесной деревушки.
– Ох ты охальник поганый! – двинулся вперед Семен Васильевич, выпятив грудь и едва не выскакивая из шубы. – Да мои предки уделом княжили, когда твои еще из смердов выбраться не успели! Разбойниками твои деды были! Ушкуйники!
– Зато не трусили никогда, выю перед степняками не гнули! – обида за разоренное поместье, за угнанную в полон племянницу с новой силой обожгла разум Умильного и он уже не видел разницы между разбойниками-татарами и своим соседом. – Рабы твои деды! Рабы безродные!
Матях, в отличие от Ильи Федотовича ничего не понимал. Только что перед ним были солидные, осанистые бояре – а теперь оба лаялись, как цепные псы. Андрей, чуя, что дело идет к драке, стал медленно, стараясь не привлекать внимания, пробираться к родовитым задирам. И когда Зорин протянул руку, явно намереваясь вцепиться Илье Федотовичу за обшлага шубы, Андрей спокойно перехватил ее за запястье:
– Только без нервов!
Однако на его руке тут же повис низкорослый зоринский холоп, намеренный любой ценой защитить хозяина.
– Ах ты тварь! – Матях, вместо того, чтобы стряхнуть нахала, резко опустил руку вниз, метясь кулаком холопу промеж ног и попал: тот выпучил глаза, шумно втянул воздух, сгибаясь пополам. Боярский сын подхватил его под живот, кинул на двух других, и компания рухнула назад, с грохотом опрокинув стол. В воздух взметнулись исписанные листы, бояре вцепились друг другу в бороды, норовя вырвать их с корнем, писцы зашумели.
– Один ноль, – негромко сосчитал Андрей, видя, что из трех холопов поднимаются только двое, сделал шаг вперед, перенося вес на левую ногу и прямым снизу ударил в челюсть ближнего противника. Звонко щелкнули зубы – холоп подлетел немного вверх, заметно оторвав ноги от пола, после чего плашмя рухнул вниз. Сверкнула сталь: последний из противников вытянул засапожный нож. Матях попятился, схватил с ближнего стола подсвечник – кинул в него, схватил песочницу – кинул. Больше под руку ничего не попадало, и Андрей схватил стол целиком. Увидев над головой такую штуковину холоп попятился, спрятался за хозяина – бояре все еще продолжали рвать друг у друга бороды. Сержант приметился было опустить столешницу Зорину на голову – но тут в него вцепилось сразу несколько рук. Подьячие, дружно накинувшись, растащили и бояр, отволокли в сторону злобно орущего и размахивающего ножом холопа.
– Как вам не стыдно, бояре! – прошел вперед и остановился перед задирами седой, длиннобородый старик в скромной серой рясе с откинутым назад капюшоном. – В государевом приказе свару затеяли!
– Да он моих предков охальными словами обкладывал, княже! – попытался вырваться из рук писцов Зорин.
– Какие предки, такие и слова! – не остался в долгу Умильный.
Старик покачал головой, кивнул подьячим. Бояр потащили в разные стороны, Андрея, стоящего молча и спокойно, отпустили и он пошел за Ильей Федотовичем.
К счастью, Умильного увели в угол, что рядом с дверьми и он, негромко, но злобно ругаясь, вышел на улицу.
– Ну сосед, ну срамник, – качал Илья Федотович головой. – Однако же, кто и донес ему слова дурные? Ох, никто не способен с достоинством себя вести.
Здание казны больше всего походило на пряничный домик: стены из красного кирпича, высокие, но узкие стрельчатые окна, облицованные белым известняком, белые столбики между ними, окруженная резным наличником крыша, выложенная белыми и черными квадратами. Что за материал – снизу не разобрать. Крыльцо охранялось стрельцами, которые Андрея внутрь не пропустили, а выписанный Илье Федотовичу лист изучали долго и с пристрастием. Потом все-таки разрешили войти.
Вернулся боярин весьма повеселевший, Семена Зорина более не поминал.
Выйдя из Кремля, оба они поднялись в седла и вместе с холопами понеслись в мастерские бронников, где и застряли до самых сумерек. Тамошние кузнецы сперва пытались подобрать Матяху что-нибудь из готовых доспехов – но на его рост и плечи не лезло ничего, и мастера затеяли с Умильным долгий, обстоятельный разговор о том, что и из чего ковать. Слова «колонтарь», «панцирь», «байдана», «куяк», «бахтерец», «юшман»[122] не говорили слуху сержанта ровным словом ничего, и он просто ждал результата.
Илья Федотович сговорился на «тройной» булатный бахтерец, но на этом покупка брони не закончилась, поскольку оказалось, что необходимы еще поддоспешник из кожи на лето, войлочный – для зимы, шлем с бармицей, кольчужная юбка. В общем, пока разобрались со всем, договорились о цене, внесли задаток – день кончился.
Когда пятеро всадников вернулись на княжеский двор – он освещался множеством факелов. Хозяин вышел навстречу, заботливо поинтересовался:
– Оголодали, вижу, гости дорогие. Так поспешайте, стол накрыт. Перекусим, ополоснемся перед сном, потом еще подкрепимся, дабы жирок завязался, да и отдохнем.
