Матях сразу понял, что сегодня они снова упьются до бесчувствия. И оказался прав.
Обоз прибыл в Москву только на третий день, ближе к полудню. Илья Федотович, эти дни столь старательно опекавший Андрея, покупавший ему обновы, отведший к немецкому цирюльнику, обрившему, как положено, голову боярского сына «под ноль», и водрузившего поверх сверкающей лысины бархатную тюбетейку; ездивший вместе с ним по домам своих псковских и новгородских знакомцев в поисках людей, могущих узнать столь заметного воина, мгновенно забыл про Матяха, занявшись доставленным товаром. Князь Гундоров разбирал доставленные припасы вместе с ним, предоставив гостя самому себе.
Усталая, изрядно промерзшая и запыленная Алсу вернулась к хозяину. Молодой человек, пользуясь тем, что баня в богатом доме всегда стояла горячая, отвел ее помыться, а потом разрешил лечь в свою постель и отдохнуть за все время долгого пути, а сам, по появившейся недавно привычке, отстегнул от старой душегрейки лисий хвост и отправился за дом, к задней стене, стрелять и стрелять.
Илья Федотович позволил своим людям перевести дух, помыться, сбегать, кто хотел и мог, в Наливки[123], тем временем приобретя кое-какой товар, и спустя четыре дня после прибытия приказал возвращаться восвояси на опустевших возках. Но стоило им выехать за ворота, как на широкий двор вкатился новый длиннющий обоз, забитый до самого верха товаром и припасами. И опять все оказались заняты по самые уши, предоставив Андрею возможность чихвостить рыжую лохматень до полного ее истребления.
И только к утру воскресения в светелку боярского сына явилась Стеша и, блудливо косясь в сторону татарской невольницы, передала, что Андрея нижайше приглашают в княжеские палаты.
Эти палаты, находящиеся где-то в глубине дома, в самой старой его части, оказались воистину княжескими: метров десять в ширину и не меньше двадцати в длину, они обогревалась двумя покрытыми изразцами печками, своды украшала вычурная, золотая с серебром роспись, подозрительно похожая на арабскую вязь, хотя и с элементами растительного узора. Стены тоже были расписными – в некоторых проемах сидели святые старцы с раскрытыми книгами на коленях, в остальных – красовались гербы разных городов, а может быть и княжеств. Посередине стоял длинный, заставленный всевозможными яствами стол, хотя наибольшее уважение вызывали огромные пузатые бочонки, полные темного пенистого напитка, с полуведерными ковшами, плавающими внутри. На обитых бархатом скамьях сидели бояре. Все без шуб – и это означало, что обстановка здесь стояла крайне непринужденная. Во главе стола, на высоком троне, восседал князь Гундоров, собственной персоной, обернутый лосиной шкурой наподобие древнеримской тоги.
– Братия! – вскинув руку, заговорил он. – В нашем доме явился новик! Ячмень для ссыпной отдал без жадности, на пиво мною проверен, ручательством Ильюшиным честен. Ну, скажи еще чего про него, Илья!
– Слово мое верное! – поднялся из-за стола Умильный. – Подобрал я его на поле ратном, в походы ходил с ним рядом. Храбр новик, честен и весел. От пива никогда не отказывался. А чего еще надобно от доброго человека?
– Где подобрал-то? – поинтересовался один из гостей.
– У Волги, немного выше городища торгового.
– Это там, где намедни татары купца рязанского разорили?
– Где?
– Братия! – громким голосом оборвал спор князь. – О новике спор ведем. Молвите немедля, нужен нам брат такой, али вертать ячмень станем? Ну, Костя, что мыслишь?
– А пиво-то он пьет? – приподнялся со своего места низкорослый худощавый боярин в парчовом кафтане, которого можно было бы принять за мальчика, не имей он длинной окладистой бороды. Костя подошел к бочонку, зачерпнул изрядно ковшом и протянул Матяху. Андрей принял подношение, отер губы, а потом решительно выпил все до капли и даже перевернул ковш, показывая, что ничего не осталось. Послышались довольные выкрики, боярин кивнул: – Брать надобно. Настоящий ратник.
– А ты как мыслишь, Вась?
– А пиво он пьет? – этот гость почему-то был небритым, и его тафья покоилась на коротких рыжих кудрях. Он зачерпнул ковш и протянул Андрею. Матях выпил.
– Ахмед?
– Я так и не понял, пьет он пиво, или нет? – пожал плечами темноглазый скуластый мужчина с крупным рыхлым носом, поднялся и зачерпнул еще порцию.
– Лука?
После того, как кандидатуру нового члена закрытого клуба одобрили все гости князя, в желудке боярского сына плескалось не меньше четырех литров густого напитка, старательно рвущегося наружу. В голове кружилось, и все происходящее Матях воспринимал, как сквозь туман.
– Ну, а коли все согласны, так это нужно обмыть, – поднялся с трона хозяин дома. – Пошли все в баню!
Предложение было встречено одобрительными возгласами. Мужчины поднялись, пошли. Андрей потянулся следом, самым краешком разума, чудом сохранившим ясность, вспоминая, что к конце коридора, у выхода, слева, он, кажется, видел нечто, похожее на сортир. Память его не обманула, а потому, входя вместе со всеми в парилку, он испытывал необычайную легкость и состояние полного счастья. Но как только боярский сын забрался на полок и его окружила размягчающая теплота – сознание не выдержало, и Матях погрузился в сон.
Когда он очнулся, шел ожесточенный спор. Боярин, покрытый крупными каплями воды и время от времени рефлекторным движением выжимая бороду, напористо наезжал на хозяина дома:
– Ты мне тысячи три недодал! – горячился он, потея все сильнее и сильнее. – Вон, Илья столько привез, а ему чуть не на четверть больше отсыпал!
– Дык он с Вятки, Лука, – лениво отбивался князь. – У него и репа крепче, и ячмень тверже, и рож желтее. За него платят более.
– Куда желтее? – не верил боярин. – Ячмень как ячмень. Я этого так не оставлю, Костя! Я суда стану требовать! Суд, и только суд! Такие деньжищи ушли!
