– Не помню, боярин, – рассмеялся холоп. – Давно было.
– Ты мне лучше вот что скажи, – задал Андрей вопрос, который не раз возникал у него на охоте, но потом вылетал из головы. – У меня кистень на деревянной ручке сделан. А у тебя, я смотрю, просто на руке висит. Это почему?
– Дык, батюшка Андрей Ильич, – пожал плечами холоп, – твой кистень, он для боя сделан. С рукоятью его и держать сподручнее, и ударить крепче. А у меня он так, для всех нужд сразу. Я его петельку на запястье-то накину, сам в рукав опущу, он у меня там и лежит родимый, никому в глаза не бросается. А коли приспичит неприятность якая, я рукой махну, он сам тут же и выпрыгивает.
– Ладно придумано, – кивнул Матях.
– А то, – согласился Касьян. – Как гуляешь где, так по виду…
Послышался женский визг, распахнулась створка ворот, со двора выскочила, взметнув свои косички, босая Алсу, метнулась за угол. Следом появилась Варвара с дымящимся половником в руках, огляделась по сторонам, но вместо татарки увидела мужчин и тут же нырнула обратно.
– Это еще что? – опустил лук Андрей. – Ну-ка, пойдем.
Невольница пряталась в малиннике, усевшись на корточках и втиснувшись в проход между кустами. Боярский сын просто поманил ее пальцем, и девушка тут же вылезла, глядя на него преданными собачьими глазами. По шее и щеке у нее шли длинные царапины, под ребрами виднелся свежий кровоподтек.
– Что все это значит? – хмуро поинтересовался Матях.
– Я ничего не делала, господин, – мелко затараторила она. – Я только через кухню прошла. Я все сделала. И воды налила, и сено сменила, еду разнесла. Только прошла. Там теплее. А меня тут же бить стали. Кричать. Еды совсем нету-у…
Невольница заплакала крупными сверкающими слезами.
– Ладно, – кивнул Андрей. – Пошли, заслушаем другую сторону.
Он взял татарку за руку, повел за собой, поднялся на крыльцо, толкнул дверь в сени.
– Развелось тут узкоглазых, басурман проклятых, – донеслась с кухни пламенная речь. – Русскому человеку ступить некуда, чтобы на инородца не наткнуться. Прутся, как мухи на мед. Пашня новая – немцам, пастбище – татарам, храм – жидам. Все сидят на нашей шее, мужиков соблазняют, порчу на них пускают…
– Так-так-так, – покачал головой Матях пройдя через сени. – Ну и на ком тут порча? Варвара, ты какого черта невольнице рожу разодрала?
– Ага, что я не знаю, что татарка эта проклятая, чуть я за дверь, сразу к тебе в постель, на теплое место бежит!
– Это чья постель, твоя что ли?! – повысил голос боярский сын. – Ты чего это тут раскомандовалась? Мозги давно не чистили? Так я могу и прочистить.
Стряпуха заткнулась, но глаза ее моментально наполнились влагой.
– Ну вот, и тут тоже самое, – раздраженно сплюнул хозяин дома, развернулся и хлопнул дверью. – А ты, Алсу, иди ко мне в комнату и не высовывайся, близко к Варваре не подходи, ясно?
Он вышел на крыльцо, подобрал лук и одну за другой выпустил две оставшиеся стрелы в сторону цели. И обе, одна над другой, четко впились в лисий хвост.
За время обеда Варя не произнесла ни слова, поставила на стол печеночные колбаски – завернутую в тонкую пленку и обжаренную с луком баранью печень, ломтики арбуза в патоке, блинчики с медом, квас, сыто – и ушла, громко хлопнув не только дверью в горницу, но и дверью в дом. Касьян горестно вздохнул:
– Завсегда девки бесятся незнамо с чего. Тут мужику лучше не встревать… – холоп наткнулся на холодный взгляд боярского сына и заткнулся.
– Вставай, – распорядился Матях. – Поедем зайцев гонять. Самое время брюхо набитое растрясти.
Охота, видимо, из-за плохого настроения, не удалась. Всадники вернулись домой в полной темноте, и по темному окну в доме Андрей понял, что Вари сегодня можно больше не ждать. Хорошо, если угощения какого оставила. А то ведь от обиды могла и плюнуть на свои обязанности, благо сход поддержит.
Тут выяснился еще один неприятный момент: Лукерья с мужем уже спали, огня в печи не имелось, свечи не горели. Впервые за все время пребывания в шестнадцатом веке сержанту приспичило самому развести огонь – но он совершенно не представлял, каким образом это можно сделать.
– Ладно, Касьян, – после короткого раздумья решил он. – Давай спать ложиться. Утро вечера мудренее.
– Как скажешь, боярин, – не стал спорить холоп и ушел во двор.
Андрей скинул поршни, прошелся по горнице, нащупывая мебель, возле постели разделся, полез под одеяло. Вскоре в установившейся тишине он услышал жалобные всхлипывания.
– Что такое? – Матях вылез из-под одеяла, на звук нашел свернувшуюся калачиком татарку. – Ну что ты, Алсу? Хватит плакать…
От добрых слов девушка заскулила еще сильнее.
– О, Господи, – Андрей поднял ее, прижал к себе. – Ну, перестань.
Нос девушки уткнулся ему под мышку, плечо ощутило прикосновение влажных ресниц, а руки – теплую бархатистую кожу на боках. Ладони скользнули вверх, с боков прикоснувшись к горячим упругим грудям, потом скатились к бедрам, едва прикрытым тонкой тканью. Алсу замерла, перестав плакать. На этот раз руки молодого человека остановиться не смогли и проникли под завязки, ко впадинке между бедер, к густым кудрявым волоскам. Невольница часто задышала, не думая протестовать. Андрей, еще более разгоряченный близостью и доступностью девушки, перестал ломать голову над моральными аспектами конфликта веков, а
