Но обратного пути у командующего уже не было.
— Хорошо, сын мой, — негромко начал священник, видя сомнения в молодом крестоносце. — Поскольку план наш близок к завершению, и дабы приободрить вас, я открою вам одну тайну. Этим летом мор опустошил Псков и Новгород, и воли к борьбе в этих городах сейчас нет. Мало того, мор поразил и русского царя, а потому сейчас он лежит на смертном одре. Свободный в скором времени трон делят несколько князей, а потому ни один воин из стен Москвы в ближайшие месяцы не выйдет. Как вы видите, наш с вами поход подготовлен достаточно хорошо. Неужели же вы думаете, что покровитель, имени которого нам с вами знать не нужно, не позаботился о том чтобы не произошло никаких случайностей и в самом Новгороде? Перестаньте сожалеть о невзятых деревнях и недорушенных крепостях. Впереди нас ждет истинная цель, перед которой все прочие победы и поражения блекнут. Для нас главное — просто дойти, и внести в стены города герб Ливонского Ордена. Вы поняли меня, сын мой?
— Да, господин епископ, — рыцарь чуть потянул на себя поводья, и конь замедлил шаг.
Со слов священника, сын Готарда Кетлера понял главное: этот поход готовил не только он сам, и не только дерптский епископ, но и куда более весомые силы мира сего. И ему не верилось, что кто-то, кроме его самого или отца, мог быть заинтересован в поднятии стяга Ливонского Ордена над башнями русского города. Просто в поднятии знамени — поскольку покорять окрестные земли он не имел ни сил, ни времени, да никто и не пытался поставить ему такой задачи. И чем больше крестоносец размышлял над получающимся несоответствием, тем более странным оно ему казалось. По прошествии получаса кавалер Иван отозвал в сторону крестоносцев барона фон Регенбоха и фон Гольца и стал долго и подробно что-то им объяснять.
Протока повернула круто направо, заставив колонну двинуться чуть ли не в обратную сторону, потом стала по широкой дуге заворачивать влево еще полмили пути — и из-под высоких сосновых крон войско стало вытекать на широкую ленту Луги.
— Смотрите! — крикнул литовский рыцарь по имени Хилмун, разворачивая коня, опустил копье и дал шпоры. По правую руку от отряда крестоносцев, всего в сотне шагов, неспешно полз вверх по течению обоз никак не менее, чем из двадцати саней.
Остальные всадники, не дожидаясь приказов, тоже помчались в атаку — но теперь оруженосцы оказались за спинами своих господ. Среди возничих, услышавших за спиной дробный топот тяжелой конницы, началась паника: кто-то, бросив повозку, кинулся бежать к лесу, кто-то, нахлестывая длинными вожжами лошадей, пытался пустить их вскачь, кто-то, вскочив на кипы товара, выдергивал из-за пояса топор. Рыцари носились по реке, с хохотом нанизывая визжащих русичей на острия копий, рубя их мечами, затаптывая в снег копытами коней.
Спустя несколько минут развлечение закончилось — тут и там на реке валялись безжизненные, изломанные, окровавленные тела. Лишь на одних санях стоял, вздымая широко расставленные руки с растопыренными пальцами одетый в пухлую шубу купец, да кавалер Хилмун никак не мог наколоть на пику вертлявого русского серва. Тот метался перед конем из сторону в сторону, поминутно оглядываясь и норовя отскочить по левую, неудобную для удара сторону. Одетый в распахнутый на груди тулуп с большими проплешинами, язычник шаг за шагом приближался к спасительной черте густого ивняка.
Зарычав от злости, Хилмун отшвырнул лэнс, выхватил меч и направил коня слева от серва, занося сверкающий клинок для завершающего аккорда схватки. В этот миг русич остановился, коротко взмахнул рукой — в воздухе промелькнул темный шарик кистеня и точно ударил в самое уязвимое место каждого рыцаря: в раскрытые ноздри боевого коня, выпирающие из-под ладно откованной маски. Жеребец заржал, пытаясь подняться на дыбы, и тяжело опрокинулся набок, придавив ногу потерявшему меч ливонцу.
Пока рыцарь, ошалев от удара о землю, хватал руками воздух, злобный коварный серв подскочил ближе, торопливо выдернул из валенка кривой засапожный нож, несколько раз ударил им в щель забрала, потом шустро ощупал пояс рыцаря: шестопер тяжел, кинжал и меч приклепаны на цепочки. Русич вскинул голову, метнул взгляд в сторону столпившихся у обоза орденцев, тоже растерявшихся от увиденного, приподнял за край кованное ожерелье, резанул под ним ножом, пытаясь попасть по ремням доспеха.
От обоза, обнажив мечи, в его сторону начали разгоняться несколько рыцарей и добрый десяток оруженосцев. Мародер резанул ножом еще пару раз, рванул за край кирасы, увидел подвязанный на тонкую серебряную цепочку кожаный мешочек, ухватил его, рванул к себе и, продолжая сжимать в руке нож, с треском вломился в кустарник, уходя в глубь леса.
Всадники домчались до убитого товарища, но углубляться в непролазную чащу, естественно, не стали. Мужик, отойдя от реки на сотню шагов, остановился, привалился к сосне, пытаясь отдышаться. Немного придя в себя, спрятал нож обратно за голенище валенка, развязал мешочек. Вместо ожидаемого золота там оказался еще сохранивший запах духов кружевной платок, прядь пшенично-золотых волос и ладанка с какими-то опилками. Русич разочарованно сплюнул, отшвырнул его в сторону, успевшую остыть на морозе серебряную цепочку запасливо намотал себе на запястье и, при каждом шаге глубоко проваливаясь в снег, стал пробираться вверх по течению.
— Еще один рыцарь! — в ярости прошептал кавалер Иван и перевел взгляд на сдавшегося в плен купца.
Он кому-нибудь нужен? Проводником выступает епископ, договориться насчет выкупа удастся не скоро, а таскать с собой лишнюю обузу — много дней. Крестоносец обнажил меч и тронулся к пленнику.
— Нет! Не-ет! Господи Иисусе, не надо! — купец понял, что его ждет, и упал на колени, закрываясь руками. — А-а-а!
Просвистевший клинок оборвал жалобный вопль, обрубив одну руку и погрузившись от ключицы чуть не до живота. Труп отвалился в снег.
— Надо было шубу с него сперва снять, — разочаровано вздохнул фон Гольц. — Теперь испорчена.
Вид разбросанных тут и там мертвых тел, слегка припорошенных снегом, заставил Прослава поежиться — однако он увидел, как с краю реки рыцарские сервы начинают расставлять шатры, и заторопился распрягать уставшую за день Храпку.
— Эй, раб, иди сюда, — подошел заведующий едой кнехт.
— Да нам барона нужно бульоном… — начал было вчерашнюю песню раб кавалера Хангана, но латник небрежно отмахнулся:
— Успеешь. Иди за мной. И ты тоже, — поманил он Бронислава.
Соседи, переглянувшись, послушно двинулись за воином.
— Вот, — подвел их кнехт к паре саней с запряженными в них лошадьми. — Ты за эту отвечаешь, ты за другую. Накормить, напоить, попоной укрыть. В общем, головой отвечаете.
— Понял, господин, — Прослав увидел в одних санях большое кровавое пятно и тут же положил ладони на оглобли других. — Все сделаем.
Поставив порученные ему сани рядом со своими, серв выпряг чужую лошадь, вывел из оглоблей, сунул под морду пук сена. Пошел искать попону. Но вместо попоны рука его наткнулась под сеном в чужой повозке на плотно укатанный тюк. Прослав подтянул его к себе, взглянул, и его словно окатило кипятком: парча! Он тут же уронил тюк обратно, испуганно огляделся по сторонам. Но на одного из многих тружеников ливонской армии никто не обращал никакого внимания, всем вполне хватало и своих хлопот.
— Я просто пока отложу, — негромко произнес Прослав, подхватил тюк и, изо всех сил сохраняя спокойствие, перекинул его к себе в сани. Немного выждал… Нет, никто не бежал хватать его за руку, никто не уличал в воровстве и не пытался повесить на дереве.
Он вспомнил, что так и не укрыл конягу, вернулся к чужой повозке,
