Перед воротами епископского замка стоял на коленях простоволосый серв — пыльный, грязный, с потеками пота на лице и пятнами глины на рубахе. Однако, прежде чем Анджей успел, ругнувшись, захлопнуть окно, серв сунул руку за пазуху, выдернул и в его руках блеснул серебром большой кубок.
— Несчастный дворянин приполз на коленях от самой Варшавы молить о милости господина эзельского епископа и просит принять от него этот дар, — проситель протянул кубок привратнику.
Анджей, просунув руку через окошко, принял подношение, и в голове его промелькнула жадная мысль: прогнать просителя и оставить дорогой кубок себе. Мелькнула, и пропала — если гость и вправду дворянин, он сможет рано или поздно добраться до правителя и без его помощи. Тогда о краже станет известно почти наверняка. Или заметит кто драгоценность в каморке привратника — и дело опять же кончится в лучшем случае отрубленными руками. Нет, кубок придется отдать. Начальнику караула. Тот вечером, за ужином, а то и завтра отдаст подарок епископу, уже забыв наполовину что это за вещь, и откуда взялась, и все закончится помещением подарка в замковую казну.
— Да будет милостив добрый привратник, — заскулили за воротами, — и доложит о том, что милости епископа ищет безымянный дворянин, утративший свое прошлое. А я, добрый человек, со своей стороны так сильно благодарен буду…
Тон просьбы неуловимо изменился, заставив Анжея выглянуть в окошко, и он увидел, как проситель кидает что-то под воротину. Монетка прокатилась по просевшей под калиткой колее, описала петлю и упала набок. Поляк наклонился, подобрав ее с земли — скудо!
Мнение Сбышека мгновенно изменилось — пожалуй, этот дворянин действительно достоин хозяйской милости! Господин епископ сейчас как раз отдыхает после обеда, пребывая в благодушном настроении, начетник тоже в замке, и еще не занялся насущными делами…
— Жди здесь! — скомандовал в приоткрытое окошко привратник, сжимая кубок, пересек двор и поднялся по узкой лестнице на второй этаж.
Как он и догадывался, закончив обед, правитель острова и его главный помощник, заведующий казной и хозяйством все еще находились в трапезной, попивая вино и со смехом обсуждая какую-то историю. Анджей постучался в приоткрытую дверь, вошел внутрь и в первую очередь поставил на стол кубок, давая возможность хозяевам оценить дорогой подарок.
— Хм… — взял в руки кубок начетник, покрутил перед собой. — Красивая вещь. Откуда она у тебя, раб?
Все, теперь Сбышек мог не опасаться, что его накажут за попытку вмешаться в разговор двух дворян или неурочное появление. Поэтому он низко поклонился и сообщил:
— У ворот стоит на коленях безымянный дворянин. Он утверждает, что пришел сюда на коленях от самой Варшавы и потерял свое прошлое.
— Вот как? — переглянулись хозяева, и в них взыграло любопытство. — Ну-ка, зови его сюда.
Сбышек, поклонившись еще раз, быстро спустился вниз, к воротам, отворил калитку:
— Заходи, иди за мной. Я провожу тебя к господину епископу.
— Да снизойдет на тебя божья благодать, добрый человек, — перекрестился странный посетитель, на коленях переполз через высокий порог и двинулся так по двору.
— Давай быстрее, — попытался поторопить его Анджей, но проситель упрямо покачал головой:
— Я дал зарок Господу нашему Иисусу Христу, что не поднимусь с колен до тех пор, пока он не вернет мне свою милость, не отдаст назад имя и прошлое мое, исчезнувшее во мраке.
Привратник вздохнул и прекратил свои понукания. Справа послышался смех — это стражники высыпали во двор полюбоваться необычным зрелищем. Проситель снес насмешки с поистине христианским смирением, лишь покосившись в их сторону и перекрестившись, отвесив небесам несколько поклонов. В итоге путь от ворот до трапезной правителя занял довольно много времени, и Анджей даже засомневался — а не забыли ли господа, что кого-то ждут?
— О господин епископ! — заползая в комнату, взвыл проситель, торопливо перекрестился и гулко стукнулся лбом об пол.
Начетник с правителем переглянулись — подобное рвение в молитве сулило трудный разговор. Человек, потерявший разум на ниве служения Господу зачастую плохо понимает обычные слова и советы. Однако, позволив привести гостя к себе, отступить они уже не могли, и господин епископ протянул ладонь для поцелуя:
— Что привело тебя ко мне, сын мой?
— Господин епископ! — проситель гулко простучал коленями по полу и припал грязными губами к ухоженной руке. — Господин епископ, Господь отвернулся от меня, и только в вашей милости вернуть мне его расположение!
— Изложи подробнее о своих бедах, сын мой, — эзельский епископ, отдернув руку, поднялся и отошел к окну, перебирая выточенные из гранитных камушков скромные четки.
— Я держал свой путь в Неанурмскую комтурию, чтобы вступить на службу в ряды Ордена, господин епископ, жалобно шмыгая носом, начал рассказывать проситель. — На землях Польского королевства один из шляхтичей при мне оскорбил имя Господа, и я немедля вступился за него, обнажив свой меч. Однако в схватке нечестивый шляхтич оглушил меня ударом по голове, и с того самого мига я не помню более имени своего, происхождения и даже языка своего не помню, разговаривая лишь на дикарском русском языке.
— Вот как? — история вызвала у правителя такой живой интерес, что он даже вернулся назад в свое кресло, забыв про брезгливость к посетителю. — Но, может быть, ты просто уродился русским, сын мой?
— Как можете вы оскорблять меня столь жутким подозрением?! — попятился проситель, не вставая, однако с коленей. — Разве вступился бы дикарь из восточных земель за Господа нашего, Иисуса Христа? Разве пожелал бы он вступить в ряды Ливонского Ордена? Между тем со слов слуги моего мне доподлинно известно, что путь я держал в Неанурмскую комтурию по приглашению самого комтура, что дрался я во имя Господне, а кроме того, одежды и доспехи мои европейского облика, и ничего дикарского в себе не имеют.
— Ну, не знаю, — не сдержал снисходительной улыбки правитель острова, окидывая взглядом одетое на просителя тряпье. — Думаю, в землях восточных нередки и такие наряды.
— Слуга мой, как понял, что помутился разум мой, сбежал в тот же день, по счастью не украв кошелька и многих ценных вещей моих… А может, и украв — но мне про то неведомо из-за утери памяти, — на щеки просителя выкатились два большие слезы. — Думаю я, кара сия обрушилась на мои плечи за то, что не смог я покарать нечестивца, не чтящего имя Иисуса Христа. С того дня, одевшись в покаянные одежды, ползу я на коленях по дороге, молясь по пять раз на дню и вопрошая людей о человеке святом, который сможет испросить для меня милости у Господа. Многие из встреченных людей указали мне на вас, господин епископ, как на наместника Бога на здешних земля. Молю вас от всей души, господин, — опять уткнулся лбом в пол безымянный дворянин, — испросите у Господа прощения за слабость мою, за то, что не смог я обрушить в ад нечестивого шляхтича. Клянусь Всевышним, что обретя твердость разума своего, посвящу я всю жизнь свою и меч свой на то, чтобы карать врагов Церкви, разить их на поле брани и в постелях, на пиру и на трауре, в домах и лесах…
Проситель подполз и снова впился губами правителю в руку.
— Твоя история тронула меня, сын мой, — кивнул епископ. — И я сегодня же помолюсь о милости Божией к тебе. Жаль, что ты не можешь назвать своего имени, но все мы
