открыли огонь.
Так, или примерно так поступали во все времена: просто в тринадцатом веке, когда возводился этот замок, таран подкатывался к самой стене, и защитники могли свалить на него сверху особо тяжелый валун или облить кипящим маслом, которое вдобавок и запалить. Шестнадцатый век придумал долбить кладку чугунными ядрами с безопасного расстояния — и теперь владельцам замков оставалось только сдаваться, либо сносить старые твердыни до основания и строить нечто совершенно другое: широкое, с низкими стенами и выдвинутыми вперед башнями, пушки которых не подпускали врагов к крепостной укреплению. В любом случае дворянский замок навсегда утратил право на существование — он больше не спасал своего владельца даже от малочисленного воинского отряда.
Под ударами сыплющихся одно за другим ядер камень крошился, трескался на большие куски, которые выпадали наружу, брызгался колючей пылью.
— Семен Прокофьевич, — поинтересовался Росин, когда язва в стене замка достигла глубины в полсажени, — а может, предложить им сдаться? Неужели они не понимают, что никаких шансов нет?
— Они сожгли на одной ладье десять детей боярских, и еще два десятка утонуло, от жара за борт спрыгнув, — ответил опричник.
На ночь Зализа поставил вокруг замка несколько стрелецких караулов, дабы бегства свенов не допустить, а поутру пищали снова начали свою работу. Сверху время от времени по щитам гуляй-города стрелял одинокий лучник. Может быть, после жаркого боя при прорыве ладей в Сойму он просто оказался последним защитником крепости, способным держать оружие? Это так и осталось неизвестным. Пробив к вечеру в стене широкую прореху, Росин первым сунулся внутрь, долго шарил в полумраке, пытаясь найти выход внутрь замка, но кроме одинокого скелета ничего не обнаружил. Было похоже, что лет двести назад здесь замуровали какого-то несчастного, после чего про камеру подвала забыли навсегда.
— Ну и черт с ними, — махнул рукой Костя. — Начинать все сначала я не хочу.
Холопы под его присмотром перетащили в камеру пять бочонков с порохом, после чего он приладил длинный фитиль, самолично его запалил и кинулся бежать.
Сперва под основанием башни полыхнуло пламенем, разбрасывающим в стороны многопудовые куски кладки, потом там выросло большое белое облако. На некоторое время все успокоилось — опали заброшенные высоко в небо камни, ветер понемногу развеял дым, и стало видно, что башня почти висит в воздухе, едва удерживаясь боками за кладку стен. Но чуда хватило ненадолго, и она стала заваливаться вперед, накрывая собою ведущую к воротам насыпь. Над замком вырастало новое облако — облако пыли. Стрельцы со всех ног ринулись в него, выковыривая из-под развалин какие-то блестящие предметы — посуду, украшения или что-то еще. Сейчас это интересовало Росина менее всего. Он смотрел на остаток стены, возвышающийся над медленно текущей водой протоки и не мог отделаться от ощущения того, что только что убил последнего представителя какого-то редкостного животного вида.
Анна Лагерлеф готовилась к свадьбе. Два дня назад ее, курносую и веснушчатую голубоглазую девчонку сосватали родители соседского Уно Арена — тоже голубоглазого, и тоже веснушчатого, с которым они были знакомы с самого детства, и с которым так часто мечтали о будущем…
До самого последнего дня Анна боялась, что отец отдаст ее старому Кристоферу. Ну, может, и не старому — но ему уже давно за тридцать, и одну жену он схоронить успел. Да, Кристофер куда как зажиточней, чем ее Уно — но ведь разве это главное? Они с Уно все еще наживут. Когда им по тридцать лет станет — еще богаче станут.
Свадьба!
Девушка летала, как на крыльях, и в руках ее все горело: коров подоить, поросят покормить, лошади овес запарить, яйца в курятнике собрать, муку просеять, тесто замесить. Поставив квашню доходить, она мимоходом чмокнула в щеку расчесывающую шерсть мать, подхватила опустевшие ведра и выскочила на тропинку, ведущую к озеру. Здесь она и наткнулась на незнакомого усатого бледнокожего мужчину в свободной, расстегнутой на груди рубахе и длинной саблей, засунутой за широкий малиновый кушак.
— Ты кто? — удивленно остановилась она.
В ответ мужчина довольно осклабился, протянул руку, запустив пальцы к ней в волосы, резко рванул вперед.
— A-a! Пусти, больно! — завизжала она, наклонившись вперед и бегая за рукой. — Пусти!
Анна выронила ведра и схватилась за руку незнакомца, но тот рванул еще сильнее, отчего она полетела на камни лицом вперед, вскрикнула, пытаясь подняться, и ощутила, как под юбку лезут чужие холодные руки.
— Ты чего… Уйди! — она попыталась оттолкнуть мужчину, но тот схватил ее за руку, да так хитро, что она ощутила резкую боль, и уже не могла шевельнуться. — Нет… Не-е- ет!!!
Предчувствуя страшное и непоправимое, она плакала и молила о пощаде, но незнакомец все равно задрал юбку ей на спину, прижался сзади. Она ощутила резкую боль, что-то горячее внутри и перестала дергаться и кричать, просто заплакав.
Удовлетворив похоть, мужчина отпустил ее, деловито отодрал широкую полосу полотна от ее юбки, после чего свёл Анне руки за спиной крепко связал, и пнул ногой в бок:
— Вставай!
Анна согнулась, подтянула ноги под себя, кое-как поднялась. Незнакомец взял ее за плечо, повел по ведущей к соседям тропе и толкнул в амбар. Вскрикнув, она пробежала несколько шагов и уткнулась во что-то мягкое.
— Уно? — девушка отодвинулась, села рядом. Спросила, чувствуя как из глаз непрерывно вытекают слезы: — Что это, Уно? Что творится?
— Русские… — прошептал тот.
Дверь амбара отворилась, в нее пихнули отца, следом вошло несколько мужчин с саблями за кушаками:
— Вот, смотри, какую девку я на дворе поймал, — похвастался один.
— Да, ладная, — второй подошел ближе, наклонился, принялся давить ей груди, сунул руку под юбку.
— A-a! Пустите! Уно! Па-апа-а!!!
— Чего ты там один развлекаешься? Тащи ее сюда.
Анну схватили за руку, рывком подняли и выволокли наружу, там снова опрокинули — на траву под их с Уно березой, развели ноги…
Она думала что умрет. Умрет под вторым, под пятым… Потом думала, что умрет во время перехода босиком по камням. Потом — что не выживет в трюме большой ладьи. Но она благополучно дошла до помоста торговых рядов вольного Новгорода, где и была продана трем смешливым промышленникам, собирающимся уходить за мехами куда-то на Урал…
Это был настоящий праздник. Семен Зализа, собираясь достойно ответить визитом на визит, выбрал не морской путь к любимому новгородскими ратниками Выборгу, а путь сухопутный — через глухие деревни Хималансаари, Пентинен, Харисало, Сиискола. Через селения, вот уже больше ста лет знающие о войне только из рассказов заходящих с товаром купцов, через селения, уже не первое поколение которых рождалось, вырастало и умирало, так ни разу и не увидев на своей земле человека в доспехе, с мечом или копьем в руке. Война казалась им чем-то вроде детских сказок, чем-то
