– Понимаю. Вы говорите о людях, у которых это прошлое застряло как кость в горле. Для них былые обиды, пусть даже многовековой давности, то же, что больной зуб. Но в нашем случае без ложки дегтя не обойтись. И эта ложка попадает не в чью-то, а в вашу бочку меда. Ну, будете слушать дальше?
– К чему вы клоните?
– Тот человек, имя которого я не успел назвать, Джеймс Джизас Энглтон. А среди многочисленных жертв оставленного им наследия есть и…
– Кто, черт бы вас побрал?
– Может быть, вы.
В фитнес-центре его не оказалось. Джао Ли внимательно все осмотрел, заглянул даже в раздевалку. Его никто не остановил, на него даже не смотрели, как будто, надев халат уборщика, он облачился в волшебный плащ невидимки. Теперь он катил тележку через раздевалку у бассейна. Пока никого. Оставался последний вариант – сам бассейн. Если подумать, не самое плохое место для приватной встречи.
Слегка приволакивая ногу и по-прежнему сутулясь, Джао Ли прошел по коридору и оказался у бассейна. Никто не поднял голову при его появлении, никто не остановил на нем взгляда, никто не заметил ничего подозрительного ни в нем самом, ни в длинной раздвижной ручке швабры. Толкая перед собой тележку, китаец рассеянно посматривал по сторонам. «Объект» ускользнул от него там, у озера. Больше такого не случится.
Если он здесь, задание будет выполнено.
Эмблер закрыл глаза, нырнул и, коснувшись дна бассейна, быстро поднялся на поверхность. Требовался перерыв.
Энглтон, один из руководителей ЦРУ в период «холодной войны», мастер контршпионажа, гений, чья граничащая с паранойей подозрительность едва не погубила ту самую организацию, которой он служил.
– Энглтон оставил свой след везде, не было такого проекта, в который он не сунул бы свой длинный нос, – продолжал Осирис. – В кратком изложении это звучит так. Когда в начале семидесятых ЦРУ пришлось приостановить работы по программе «Мкультра», Энглтон делает все возможное, чтобы ее не прикрыли окончательно. Исследования просто переносятся под крышу Пентагона. Проходит немного времени, и Энглтона «уходят», но остаются его последователи и приверженцы. Год за годом они тратят миллионы как бюджетных, так и внебюджетных долларов. Ученых находят как в фармацевтических фирмах, так и в академических лабораториях. Их берут на содержание. И они делают свое привычное дело, нисколько не смущаясь тем, что нарушают какие-то там нравственные принципы, и не слушая призывы всяких чудаков из разных комитетов по биоэтике. Работают со сколамином, буфонтенином, коринантином. Со стимулянтами и депрессантами. Совершенствуют модифицированные модели аппарата Уилкокса-Рейтера, предназначенного для лечения электрошоком. Готовят прорыв в области «деструктурирования», при котором вмешательство в мозг человека доходит до такой степени, что испытуемый теряет представление о пространстве и времени и даже о самом себе. Деструктурирование совмещается с методикой «психической забивки», когда подопытного вводят в состояние ступора и заставляют прослушивать записанные на пленку и повторяющиеся сообщения – шестнадцать часов в сутки на протяжении нескольких недель. Да, в те времена работали грубовато. Но Энглтон считал, что все это найдет практическое применение. Естественно, он находился под большим впечатлением от тех успехов, которых добились в области контроля над сознанием русские. Он знал, что наши агенты попадают в руки врага, что на них воздействуют, в том числе и с помощью психофармакологии, и что русские докапываются до самых потаенных секретов. Как защититься? А что, если попробовать изменять содержимое человеческой памяти?
– Невозможно.
– Энглтон так не считал. Новая задача формулировалась так: адаптировать старые исследования к приемам деструктурирования и психической забивки и поднять их на более высокий уровень. И теперь мы переходим в Отдел стратегической нейропсихологии Пентагона, где разрабатывают методику так называемого мнемонического наложения. Никаких бесконечно прокручиваемых пленок. Это в прошлом. Теперь у нас на вооружении «плотная загрузка» – видео, аудио, обонятельные раздражители – и производство сотен дискретных эпизодов памяти. Испытуемый подвергается воздействию психотропных средств, и в него загружается поток ярких фрагментов – как он обмочился, сидя на горшочке, как обжимался во дворе с тринадцатилетней девчонкой-соседкой, как перепил на вечеринке в колледже… В него закладывают новое имя… фактически новую личность. Результат – альтернативное «я», которое всплывет из подсознания в ситуации крайнего стресса. Такой агент защищен от любого допроса. Но вы же знаете, как работают секретные службы. Стоит им придумать что-то новенькое и… всегда найдется кто-то любознательный, у кого руки чешутся испытать это на практике.
– И вы полагаете…
– Да, – сказал слепой оперативник. – Полагаю. И предполагаю. Не констатирую факт. Потому что и сам наверняка не знаю. Я лишь выдвигаю гипотезу.
Вода была прохладная, но Эмблеру стало вдруг жарко. Фрагментация личности… ареактивная эго- дистония
Безумие!
Пытаясь удержаться за реальность, сохранить остатки здравомыслия, Эмблер позволил себе ощутить холодок воды, тягучую боль в мышцах. Он вытянул голову и огляделся, вбирая в себя мельчайшие детали окружения. Пожилая, лет восьмидесяти, леди в мелкой части бассейна… Девочка, наверное, ее внучка, в красном купальнике… Старушки на шезлонгах, обсуждающие диеты и предлагаемые упражнения… На другой стороне бассейна уборщик с ведром и шваброй. Китаец, неопределенного возраста, сутулый… стоп, в нем что-то не так, верно?
Эмблер мигнул. Сутулость. Уборщик не сутулился, а изображал сутулость. Причем не вполне убедительно. Неубедительно выглядела и швабра, и то, как он осматривался.
Уж не начались ли у него галлюцинации? Или это параноидальный бред?
Нет, думать так нельзя. Нужно искать иное объяснение.
– Осирис, я вижу уборщика, китайца. Не ваш?
– Наших здесь быть не может. Решение приехать сюда я принял спонтанно и ни с кем не согласовывал.
– Он кажется мне немного странным. Что-то такое есть… что-то… Не знаю. Но оставаться здесь дальше нельзя. – Эмблер нырнул с намерением вынырнуть в нескольких ярдах в стороне и рассмотреть китайца получше, в то же время не делая это уж слишком явно. Он не мог избавиться от ощущения, что уборщик как-то не вписывался в образ.
В следующее мгновение вода рядом с ним помутнела, потемнела.
Еще не зная, в чем дело, и полагаясь только на инстинкт, Эмблер, вместо того чтобы всплыть, ушел глубже и лишь потом поднял голову.
Пуля попала в Осириса и, судя по скорости и силе, с которой вытекала кровь, перебила сонную артерию. В хлорированной воде, вихрясь, расползалось красное пятно.
Кевину Макконнелли пришлось использовать все терпение в разговоре со средних лет мужчиной, настаивавшим на том, чтобы он срочно зашел в раздевалку. Раздевалка автоматически означала клиента низшего класса. На то же указывало и крепкое телосложение невесть откуда залетевшего толстяка. «Плаза» делала все для богатеньких зануд, привыкших считать, что мир создан исключительно для них, как будто некий портной с Савил-Роу, вооружившись ножницами и булавочками, обкромсал Западное полушарие в угоду их извращенному вкусу. Цинциннати не мешает, сэр? Сейчас мы его уберем. Мичиган маловат? А мы его вот здесь подраспустим. Вот так они разговаривали. И так же думали. И если на планете существовало место, где их фантазиям потакали, то таким местом была «Плаза».
– Вовсе нет, сэр, – сказал Кевин Макконнелли краснорожему выпендрежнику без заметных признаков шеи. – Если вы думаете, что у вас украли бумажник, то нам, разумеется, придется принять самые серьезные меры. Я лишь хочу сказать, что кражи в указанной вами зоне рекреации случаются крайне редко.
– Все когда-нибудь бывает в первый раз, – недовольно пробормотал краснорожий.
– Вы проверили карманы пиджака? – осведомился Макконнелли, указывая взглядом на оттопыренный
