декадентским.
– Они предпочитают бургеры, – хмыкнул генерал Лам. – И пепси-колу в серебряных кубках.
– Как вульгарно. – Американец покачал головой. – Но что есть, то есть.
– Впрочем, я в Императорском Городе бываю теперь нечасто, – добавил генерал.
– Если Лю Ань добьется своего, военные будут отправлены в провинции. Он считает армию своим врагом, так оно и получилось. Но, как показывает китайская история, в ссылке перед человеком открываются новые возможности.
– Как было в вашем случае, – заметил генерал.
Палмер улыбнулся, однако возражать не стал. Траектория его карьеры пролегла не так, как ему представлялось вначале, но просчет допустил он сам. В те не столь уж далекие годы, когда он был еще молодым доктором философии и состоял в штате отдела политического планирования Государственного департамента, многие называли его новым Генри Киссинджером и самым многообещающим политиком- интеллектуалом своего поколения. Но, как выяснилось, карьере в «Туманном Дне»[3] помешал один существенный недостаток: приверженность, как он полагал, истине. С поразительной для многих быстротой осыпаемый похвалами вундеркинд превратился в «несносного ребенка». Посредственность всегда спешит избавиться от того, кто угрожает ее комфортному пребыванию у власти. В некоторых отношениях, размышлял Палмер, ссылка была лучшим, что случилось в его жизни. История «взлета и падения», подробно изложенная на страницах «Нью рипаблик», завершалась идиллической картиной: изгнанный из коридоров власти, он «удалился» возделывать академическую ниву. На самом же деле то было стратегическое отступление, предпринятое для перегруппировки сил. Его сторонники – противники презрительно окрестили их «пальмеритами» – постепенно заняли ключевые посты в Министерстве обороны и Государственном департаменте, включая дипломатическую службу, а также вошли в базирующиеся в Вашингтоне научно-исследовательские центры. Он учил их осторожности и предусмотрительности, и уроки не прошли даром. Теперь его протеже занимали едва ли не все определяющие в политическом отношении позиции. Годы шли. Новоявленный гуру держался в стороне и терпеливо дожидался своего часа.
Теперь срок шел на дни.
– Что касается Императорского Города, – заметил Палмер, – то я рад, что наши взгляды на дальнейшие перспективы практически совпадают.
Генерал дотронулся до одной, потом до другой щеки, сопроводив жест китайской идиомой.
– Правый глаз, левый глаз. – В переводе это означало, что на мир они смотрят так же одинаково, как оба глаза одного человека.
– Правый глаз, левый глаз, – эхом отозвался Палмер. – Конечно, видеть – это одно. А вот действовать – уже другое.
– Совершенно верно.
– Вы не передумали? – быстро спросил Палмер.
– Ветер не сдвинет гору, – глубокомысленно ответил китаец.
– Рад слышать. То, что ждет нас впереди, станет истинным испытанием решимости каждого. Ветры придут. И даже бури.
– Что должно делать, то нужно сделать.
– Иногда для обеспечения прочной стабильности необходимо великое потрясение.
– Именно так. – Генерал поднес к губам поджаренную и обильно приправленную специями птичку. Глаза его сузились, оценивая совершенство кулинарного изыска.
– Чтобы подогреть котел с рисом, надо свалить дерево, – поделился мудростью Палмер.
Такое близкое знакомство профессора с фольклором его родной провинции уже не удивляло генерала Лама.
– Только вот свалить надо не совсем обычное дерево.
– Но и котел с рисом не совсем обычный. Ваши люди знают свои роли. Они должны знать, когда выступать, и не колебаться в нужный час.
– Несомненно, – все еще любуясь птичкой, ответил китаец.
Но седоволосый профессор еще не закончил.
– Осталось шесть дней, – напомнил он. – Все должно быть исполнено как по нотам.
– Сбоев не будет. – На скулах генерала проступили желваки. – В конце концов на карту поставлена сама история.
– А история, как мы с вами согласились, слишком важная штука, чтобы оставлять что-то на волю случая.
Генерал кивнул и снова поднял палец.
– Правый глаз, левый глаз, – тихо сказал он.
Глава 12
Монреаль
Согласно полученным по телефону инструкциям, Эмблер должен был прибыть к северо- западному углу Дорчестер-сквер ровно в 11.00. Имея в запасе свободное время, он доехал на такси к перекрестку улиц Сайпресс и Стенли, в квартале от места встречи, и провел рекогносцировку. Сан-Лайф- билдинг на Дорчестер-сквер, бывший когда-то самым большим зданием во всей Британской империи, казался теперь карликом в окружении сгрудившихся вокруг площади современных небоскребов. Наверное, именно поэтому Эмблер чувствовал себя не в своей тарелке – уж слишком много вокруг высоток.
С пакетами из «Плейс-Монреаль траст» и камерой на плече он выглядел самым обычным туристом. Прошвырнувшись по прилегающим улочкам и не обнаружив ничего подозрительного, Эмблер наконец отважился выйти на площадь. Расчищенные от снега пешеходные дорожки сходились в центре, где возвышалась статуя Джона А. Макдональда, первого премьер-министра страны. Другой монумент прославлял роль Канады в Бурской войне, а неподалеку от него приютилось католическое кладбище, принявшее жертв разразившейся в начале девятнадцатого века эпидемии холеры. Потускневшие от времени и стихий, тронутые мхом могильные камни казались еще угрюмее на фоне белого снега. Над кладбищем, гордо вознесшись ввысь, нависал железобетонный гигант – «Банк империал». Перед Доминион-сквер- билдинг, массивным строением в стиле ренессанса, остановился красный автобус с надписью «
Как ни осматривайся, ясно было одно – ситуация могла кардинально измениться в любой момент. Не потому ли контролер Осириса и выбрал именно это место? Поднеся к глазам камеру, Эмблер вглядывался в тысячи выходящих на площадь окон. Все они, учитывая погоду, были закрыты. Он предусмотрительно оделся потеплее, но морозец все равно пощипывал уши. Услышав за спиной звук приближающихся шагов, Эмблер резко повернулся.
– Извините, мистер.
Перед ним стояла пожилая пара в ярких зимних куртках. Ветер шевелил посеребренные годами пряди.
– Да? – как можно равнодушнее отозвался Эмблер.
– Вы не сфотографируете нас? – Мужчина протянул желтый одноразовый фотоаппарат вроде тех, что продаются в каждой лавчонке. – На фоне сэра Джона Макдональда, ладно?
– С удовольствием, – согласился Эмблер, смущенный собственной подозрительностью. – Вы американцы?
– Да, из Сакраменто. Провели здесь когда-то медовый месяц. Угадайте, когда?
– Не стану и гадать, – со всей возможной любезностью сказал Эмблер.
– Сорок лет назад! – пискнула женщина.
– Что ж, поздравляю. – Он отступил на пару шагов, навел объектив и нажал на кнопку.
В этот момент какой-то человек, стоявший у памятника, быстро шагнул за статую, как будто не хотел, чтобы его увидели. Маневр был странный и совершенно непрофессиональный – так мог поступить только любитель, а он, конечно, имел дело не с дилетантами.
Вернув фотоаппарат супругам, Эмблер решительно шагнул к памятнику.
Спрятавшийся за ним молодой человек – нет, скорее подросток лет четырнадцати-пятнадцати – поспешно отступил.
