прядь. Входное отверстие в паре дюймов надо лбом могла оставить только пуля малого калибра. Смерть настигла физика мгновенно. Откуда именно стреляли, определить сейчас было невозможно – удобных для снайпера местечек здесь хватало. Киллер мог находиться либо в парке, либо в одном из соседних домов. И он знал свое дело.
Ничего не говоря, они погрузили тело на носилки и задвинули их в машину. Оставить Дешена было нельзя, не выдав весь провалившийся план. Но и времени прошло уже слишком много. Присутствие «Скорой помощи» привлекло любопытных. Эмблер захлопнул дверь и начал снимать с Дешена одежду. Убрал стальные кружочки, вытер краску на груди и…
В заднюю дверь постучали. Громко и требовательно. Он поднял голову.
–
Что ему нужно? Может быть, полицейский хочет поехать вместе с ними в больницу? Что у них здесь делают в таких случаях? Какова общепринятая процедура? Так или иначе, выход оставался один: бежать. Два американца в украденной карете «Скорой помощи» да еще с трупом… Эмблер быстро перебрался вперед и сел за руль. К счастью, Лорел не выключила двигатель. Они планировали уехать из Парижа в Булонский лес, где Дешен оставил арендованную машину. Теперь ехать туда не имело смысла. Главное – убраться куда-нибудь. Эмблер включил передачу. На разговор с жандармом времени не осталось.
Прежде чем надавить на педаль газа, Эмблер бросил взгляд в зеркало заднего вида. Полицейский кричал что-то в рацию. В конце парке, чуть в стороне от собравшейся толпы, женщина в черном пальто разговаривала по сотовому телефону – возможно, докладывала начальству о том, что задание выполнено. И…
По спине как будто пробежали холодные пальцы. Ярдах в десяти от брюнетки, смешавшись с толпой зевак, стоял человек, лицо которого Эмблер предпочел бы не видеть. Потому что лицо это принадлежало китайцу, приятному, неопределенного возраста и почти хрупкого сложения мужчине.
Киллеру из отеля «Плаза».
Глава 17
Вашингтон, округ Колумбия
Главное здание Государственного департамента Соединенных Штатов Америки № 2201 по С- стрит на самом деле состоит из двух корпусов, один из которых был построен в 1939-м, а другой в 1961-м – то есть первый накануне мировой войны, второй – в разгар войны «холодной». У каждой организации есть своя особая история, своя институциональная память, сохраняемая и лелеемая за освященными стенами, но, может быть, утраченная за ними. В Госдепартаменте есть аудитории и залы, носящие имена покинувших этот свет деятелей – например, Зал Лоя Хендерсона, заведовавшего в сороковые отделом Ближнего Востока и Африки; Зал Джона Фостера Даллеса, занимавшего пост государственного секретаря в нелегкие годы «холодной войны». Что же касается более нового корпуса, то его конференц-залы не почтены таким вниманием и известны не по славным именам, а по присвоенным им буквам и цифрам. Самое охраняемое и защищенное помещение скрыто за номером 0002А, и случайно оказавшийся на нижнем уровне посетитель может подумать, что за дверью с этим кодом находится какой-нибудь склад отслужившего свое оборудования. Стены коридора, сложенные из шлакобетонных блоков, выкрашены в унылый серый цвет, по ним проложены медные трубы и алюминиевые воздухопроводы, на них же, ближе к потолку, закреплены лампы дневного света. Встречи здесь обставлены чисто по-деловому; входя в комнату с тремя нолями, не стоит ожидать, что вас встретит столик с пирожными или сандвичами. Надеяться не стоит и на приятную беседу за тяжелой металлической дверью – лучше набраться терпения и рассчитывать, что за время разговора не случится ничего такого, что потребует его продления.
Так что тема данного утреннего совещания не настраивала никого на благодушный лад. Итан Закхейм, старший наспех созданной группы, обвел взглядом сидящих за столом восьмерых человек, высматривая признаки невысказанного несогласия. Собранные вместе люди часто проявляют тенденцию к единому мнению, общей интерпретации проблемы, даже если имеющаяся информация не поддается однозначному толкованию – именно такого «группового мышления» он сейчас и опасался.
– Все согласны с прозвучавшими здесь выводами? – спросил Закхейм.
Несогласные, если они и были, промолчали.
– Эбигейл. – Закхейм повернулся к плотной женщине в блузке с высоким воротничком. – Вы уверены, что правильно истолковали поступившие сигналы?
Женщина кивнула, причем ее густая каштановая челка осталась неподвижной, словно приклеенной ко лбу.
– Сами по себе они не позволяют делать далеко идущие выводы, но определенно указывают в одном направлении. С учетом же информации, поступающей из других источников, мы можем существенно повысить уровень их достоверности.
– Что у нас с визуализацией? Рэндалл? – Закхейм обратился к щуплому молодому человеку в синем блейзере.
– Мы проверили полученную информацию двадцатью различными способами, – ответил Рэндалл Деннинг, специалист по компьютерной визуализации. – Полная аутентичность. На пленке мы видим человека, в котором люди Чэндлера опознали Таркина, прибывающего в монреальский аэропорт Дорваль за несколько часов до убийства Золлингера. Аутентичность видеозаписи, сделанной камерой наблюдения, также полностью подтверждена. – Он протянул фотографии Зак-хейму, который внимательно посмотрел на них, прекрасно понимая, что разглядеть что-то невооруженным глазом практически невозможно.
– То же относится и к снимкам из Люксембургского сада, сделанным четыре часа назад, – продолжал эксперт.
– Насколько можно доверять фотографиям? – Закхейм бросил на молодого человека вопросительный взгляд.
– Все дело в способности интерпретировать их, а за последние годы мы добились в данном направлении впечатляющего прогресса. Современные компьютеры позволяют замечать вариации, которые никогда не обнаружил бы ни один эксперт. Пограничный анализ, градиентная закраска…
– Попроще, черт возьми! – вскипел Закхейм.
Деннинг пожал плечами.
– Считайте, что перед нами информационный пакет. Положение веток, цветовая насыщенность листвы, состояние травяного покрова – все это меняется изо дня в день. Даже такой простой объект, как дерево, не может быть совершенно одинаковым на протяжении двух суток. Здесь перед нами комплексный набор объектов, участок с ярко выраженным, специфическим контуром, определяемым, в частности, рисунком теней, позволяющим не только установить время суток, но и дающим информацию относительно конфигурации тысяч дискретных объектов. – Он постучал пальцем по нижнему углу фотографии. – Здесь, например, увеличение позволяет рассмотреть бутылочную пробку, находящуюся примерно в трех сантиметрах от пешеходной дорожки. Пробка от «оранжины». Еще накануне ее не было.
Закхейм поймал себя на том, что барабанит по столу.
– Довольно сомнительная улика, насколько…
– Такого рода детали в моем отделе называют суточными отложениями. Именно на них и построена археология реального времени.
Закхейм пронзил его взглядом.
– Мы планируем операцию, сравнимую по сложности с операцией на сердце, так что важна каждая мелочь. Назад ходу уже не будет. Я хочу убедиться, что у нас все учтено. Прежде чем Таркин будет объявлен «безвозвратно утраченным», мы должны удостовериться, что довели дело до конца. Никакой неопределенности не должно быть.
– Определенность есть только в школьных учебниках по арифметике, – заговорил пожилой мужчина с круглым животиком и близкой к форме шара головой. Это был Мэтью Уэкслер, ветеран разведывательного бюро Госдепартамента с двадцатилетним стажем, простодушный на вид человек славянской внешности. При всем том он отличался впечатляющим интеллектом, который один из прежних госсекретарей сравнил с зерноуборочным комбайном: поглощая огромные количества сложной информации, Мэтью Уэкслер перерабатывал ее, очищал и предъявлял в готовом к употреблению виде. Помимо всего прочего, он умел переводить слова в термины действия и не боялся принимать решения. В Вашингтоне такие качества встречались редко, спрос на них был велик, и ценились они соответственно. – В реальном мире, где и
