Лева берет с полки какую-то книгу и, машинально перелистывая ее, продолжает:

- В последнее время я много думаю о гравитационных волнах. То, что они являются физической реальностью, следует из общей теории относительности Эйнштейна. А раз это так, то любое тело, излучающее гравитационные волны, должно терять часть своей энергии, а следовательно, и массы.

- Гравитация носит, значит, энтропийный характер! - сразу вдруг оживляется Илья. - Есть тут, стало быть; что-то общее с энтропией термодинамических явлений. Ты знаешь что-нибудь о работах Константина Эдуардовича Циолковского в области, общей термодинамики? Или тебя, специалиста по ядерной физике, вопросы термодинамики не волнуют?

- Почему же? - обижается Лева. - Мне хорошо известны его высказывания против энтропийных постулатов Томсона - Клаузиуса, утверждавших непрерывное обесценивание энергии в природе и неизбежность 'тепловой смерти' Вселенной. Циолковский же считал, что все явления в природе обратимы и что с той же закономерностью, с которой тепло переходит от более горячих к менее горячим телам, оно должно течь и в обратном направлении.

Илья, прищурившись, смотрит на Энглина. Понял ли Лева, к чему завел он разговор об этой гипотезе Циолковского?

- И я догадываюсь, почему ты вспомнил об этой убежденности Константина Эдуардовича в обратимости всех явлений в природе, - угадав его мысли, продолжает Лева. - Это ты для подтверждения своей идеи о возможности концентрации гравитационных волн, рассеянных во Вселенной подобно теплу? Прямой аналогии тут, конечно, быть не может, но если удастся с помощью какого-нибудь генератора 'принудить' тепло течь от менее нагретых к более нагретым телам, то не исключена вероятность концентрации и гравитационной энергии. Весьма возможно даже, что именно этот процесс осуществляется в твоей установке. Я, однако, должен напомнить тебе, что Циолковскому не удалось поставить ни одного эксперимента, в котором тепло текло бы от менее нагретых к более нагретым телам.

- Дело ведь не только в эксперименте. Для нас с тобой важнее сейчас теоретическое обоснование возможности такого эксперимента. А это у Циолковского есть. Читал ты его 'Второе начало термодинамики', изданное еще в тысяча девятьсот четырнадцатом году в Калуге? Не читал. А жаль. Непременно прочти. Я с величайшим трудом раздобыл один экземпляр этой книги.

Покопавшись в книжном шкафу, Илья достает небольшой томик в выцветшем от времени переплете и торопливо перелистывает, его в местах многочисленных закладок.

- Вот послушай-ка, что пишет Циолковский по поводу оговорок, имеющихся в постулате Клаузиуса. 'Слова постулата 'сама собой', - замечает Константин Эдуардович, имея в виду теплоту, которая, по утверждению Клаузиуса, не может сама собой перейти от холодных тел к теплым, - делают его не совсем ясным. Что значит 'сама собой'? Может быть, теплота от холодного тела к нагретому может переходить особенным, неизвестным действием природы? Человеческой силой, умом, искусством? Не чудом же? Выходит, что сама собой теплота не переходит, но не сама собой переходит. Стало быть, и Клаузиус признает какие-то условия, при которых совершается этот обратный переход.

Томсон тоже думает, что вообще теплота не переходит от менее нагретого тела к более нагретому, но... этот переход может (хоть иногда) совершаться...

Итак, сами ученые не устанавливают новый закон, потому что в противном случае они бы сказали: теплота никогда не может переходить от более холодного тела к более теплому. А раз теплота то переходит, то не переходит, то и закона никакого нет, а есть наблюдение, часто повторяющееся, но как будто нарушаемое, по словам самих же ученых.

Не виноваты ли их последователи, принимая постулаты за законы и начала?'

Илья закрывает книгу и вопросительно смотрит на Леву:

- Не худо ведь сказано?

- Вопросы круговорота энергии во Вселенной всегда волновали умы не только ученых, но и философов, - глубокомысленно замечает Лева. - Еще Энгельс говорил...

- А ты знаешь, - перебивает его Илья, - что Циолковский познакомился с основными трудами Энгельса лишь в конце своей жизни? И он совершенно самостоятельно пришел к тем же самым выводам, что и Энгельс. 'Излученная в мировое пространство теплота должна иметь возможность каким-то путем снова сосредоточиться и начать активно функционировать...' - писал Энгельс в 'Диалектике природы', опубликованной у нас лишь в тысяча девятьсот двадцать пятом году. А в 'Кинетической теории света' Циолковского, напечатанной в тысяча девятьсот девятнадцатом году в Калуге, мы читаем почти то же: 'Получается вечный круговорот материи, вечно возникающая юность Вселенной'.

Илья торопливо цитирует все это по своей записной книжке, исписанной множеством цифр и формул.

- Э, да я вижу, ты тоже становишься теоретиком! - восклицает Лева Энглин, заглядывая в его записи.

- Что поделаешь, - вздыхает Илья. - В споре с такими догматиками, как Серегин, приходится вооружаться и цифрами и цитатами. Ожесточенная схватка была у меня с ним вчера.

- Ну, а что ты хотел от Серегина? - смеется Лева. - Он хоть и доктор наук и даже один из заместителей твоего отца, но гибкостью ума не блещет. Таких людей ничему не учит история физики. А ее уроки свидетельствуют, что самые большие ошибки естествоиспытателей происходили от попыток раз и навсегда установить абсолютные границы познания.

- А как, кстати, обстоят дела с твоей докторской диссертацией, Лева?

- Не до этого теперь! - досадливо машет рукой Энглин. Пока не изложим твой эффект языком безукоризненных математических формул, ни о какой диссертации не может быть и речи.

- Смотри только, чтобы я не оказался потом...

- Не бойся, не окажешься, - усмехаясь, перебивает его Лева. - Я ведь не сомневаюсь в нашей победе. А теоретическое обоснование твоего эффекта, может быть, и будет тогда отличной темой для моей диссертации.

Уж за полночь, а у Машиных братьев все еще виден свет под дверью, хотя и не слышно их голосов. Но они не спят, конечно...

Поняли ли они, в чем было дело? Догадались ли, почему сорвалась Маша? Сергей, пожалуй, должен был догадаться... А может быть, все-таки не догадался? Может быть, это вообще такая исключительная случайность, которая и не повторится больше никогда? Тогда незачем их тревожить, раз они не знают ничего...

Но почему они не спят? О чем шепчутся?

Затаив дыхание, Маша прислушивается. Да, конечно, они шепчутся. Она не разбирает слов, но слышит их приглушенные голоса. Секреты это у них или они не хотят разбудитьее, полагая, что она спит?

И потом, зачем им свет? Значит, они что-то делают там при свете. Может быть, чертят что-то. Но что? Схему нового трюка? Но почему без нее? Они никогда ведь не делали этого втайне от нее...

Маша уже не может лежать спокойно. Она встает и идет к их комнате. У самой двери останавливается на мгновение и совершенно отчетливо слышит слово 'опасность'. Не раздумывая более, она решительно распахивает дверь.

Ну да, они действительно сидят за столом и так сосредоточенно чертят что-то, что даже не слышат, как она входит.

- Что это за совещание у вас, мальчики? - негромко говорит Маша, и они испуганно оборачиваются в ее сторону. Опять какие-то тайны от меня?

- Ну что ты, Маша! - обиженно восклицает Алеша. - Какие могут быть тайны от тебя?

- А хотите, я скажу вам какие?

- Да нет у нас никаких тайн, - поддерживает брата Сергей. - Просто мелькнул замысел нового трюка, вот и набрасываем его схему.

- А почему со мной не захотели посоветоваться?

- Думали, что спишь...

- Нет, мальчики, меня вы не проведете. И я вам скажу, о чем вы тут шептались. О причине моего падения, правда? Не случайно ведь это...

Братья молчат, но по их лицам Маша уже безошибочно знает, что угадала, и продолжает:

- Да, мое падение не было случайным. Оно произошло потому, что я вдруг потяжелела. Вернее, ко мне вернулся на какое-то мгновение прежний вес, и я полетела к Сереже с большей скоростью, чем прежде. А

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату