однако и азарт предстоящей борьбы, веселящей кровь героя, его горячечное нетерпение в ожидании старта -тоже ведь налицо. А роль фаворита явно ему навязана, как и скАчки, не зря он все по табуну тоскует. Но и это впечатление, рожденное текстом и многократно поддержанное рефреном, через строфы, почти в самом конце, будет опрокинуто:
... Я прийти не первым не могу -
выходит, ему фаворитство не навязано, как казалось. Оно -- естественное следствие того, что герой постоянно побеждает.
... Знаю -- ставят все на иноходца,
Но не я -- жокей на мне хрипит!64
Он вонзает шпоры в ребра мне -
Зубоскалят первые ряды...
Каким мы ощущаем настрой героя в этом отрезке текста? Напряжение нарастает, отделенность иноходца от жокея, от первых, от всех ощущается остро, между ним и остальными -- пропасть. Уйти от жокея, зубоскалящей публики, в отрыв от соперников -- таким должно быть продолжение сюжета. Но -
... Я согласен бегать в табуне... -
и это в последнее мгновение перед стартом!
... Нет, не будут золотыми горы... -
в текст перед самой кульминацией врывается абсолютно новый мотив -вознаграждения за победу -- и повисает в воздухе, ибо он как не подготавливался, так и не развивается: далее, как и прежде, речь идет о насилии над героем и мести за это.
... Колокол! Жокей мой на коне65...-
тут уж ждешь бесперебойного изложения событий, но нет: смысловое движение вновь делает зигзаг, и вдруг снова появляется мелькнувший ранее как будто случайно мотив вознаграждения -
... Он смеется в предвкушенье мзды... -
'Собеседник', зная о противостоянии героя и 'седока', готов воспринять эту реплику как еще один знак конфликта: иноходца манят состязание, победа, а жокея -- награда, плата за успех. Но такое толкование строки -- очередная иллюзия. Противопоставления на самом деле нет -- потому что о жажде быть первым, порыве героя к победе еще не сказано (Я прийти не первым не могу, Я стремился выиграть -- появятся в тексте позднее).
Но для нашего разговора важнее другое: и эта строка перебивает наладившееся было движение мысли. Отметим, что мотив вознаграждения четко оформляется в кульминационный момент сюжета (Колокол! -- долгожданное -- в пять строф! -- начало скачек), совпадающий с точкой 'пространственной кульминации' текста, местом его золотого сечения. Это выделяет данную строку из стихотворного ряда и провоцирует ощущение, что именно здесь главный пункт несовпадения позиций скакуна и седока, узел конфликта. Это впечатление будет опрокинуто тут же -- когда рефрен в очередной раз напомнит нам о главном - ненавистных иноходцу узде и седле.
... Что же делать? Остается мне
Вышвырнуть жокея моего...66 -
любопытно, что этот поворот сюжета с точки зрения реальной ситуации в общем-то невероятен, и на уровне прямого смысла сюжета он так и воспринимается -- как фантастический элемент в целом вполне реальной истории. Но на уровне метафорическом он как раз абсолютно предсказуем, ничего неожиданного в нем нет. (Интересно заметить, что неожиданности, буквально разбросанные по всему тексту, отсутствуют как раз в момент разрешения конфликта). В самом деле, иноходец не раз заявлял, что готов мириться с чем угодно, лишь бы 'без жокея'. Вот он и вышвырнул его, но дальше -
... И бежать как будто в табуне... -
Да как же в табуне (пусть и как будто), если Я прийти не первым не могу? Тут впору засомневаться, выиграл он забег или нет. О том, что выиграл, мы можем предположить по косвенным признакам. Во- первых, глагол прийти, появляющийся сначала в строке Я прийти не первым не могу, повторяется затем в прошедшем времени и в начале заключительной строфы -- Я пришел (намек на то, что скакун таки достиг цели). Во-вторых, в последней строфе жокей не просто отстал, а в хвосте плетется, т.е. последним, поэтому можно предположить, что его антипод иноходец пришел первым. Но это -- опять подчеркну -- только предположение. Неопределенность подчеркивается и полустрочием как будто в табуне, и призраком самого табуна -- словами как все, последними в тексте (что делает их особо весомыми). Да и конкретно о победе говорится лишь, что герой стремился выиграть. Что опять-таки очень сомнительно: тот, кто стремится к первенству, тем более -- на финишной прямой, ни о каком табуне ни под каким соусом не вспомнит.
Неопределенность финала сюжета акцентируется еще и тем, что последняя строка допускает двоякое толкование, причем текст так построен, что оба варианта равноценны. Я стремился выиграть, как все можно понять, во-первых, так, что у всех участников скачек одинаковой была цель, иноходец, как и все, хотел выиграть. А во-вторых, что у всех у них был одинаковым способ достижения цели67.
И уже в самом конце наше внимание в последний раз рассредоточивается появлением новой темы, причем не имеющей прямого отношения к сюжету: Я впервые не был иноходцем. Мы узнаем, что не только публика, но, оказывается, и сам герой считает себя 'иноходцем'. Однако в этой строке припрятана еще одна неожиданность: если публика называла его иноходцем из-за характера бега -- так, во всяком случае, считает герой, -- то сам он назвал себя таковым либо потому, что раньше выигрывать не стремился, либо потому, что избирал для выигрыша другие, нетрадиционные пути (смотря какой из двух равноценных вариантов толкования последней строки мы выберем).
Я думаю, что такой неопределенный конец для этого текста не только не случаен, а даже и закономерен. Попробуем суммировать тезисы.
Движение смысла в тексте сопровождается систематическими резкими поворотами, причем неожиданными, то есть заранее не подготовленными. Они таковы, что опровергают догадки, возникшие ранее. Автор так эти повороты расставляет на пути нашего общего с ним движения, что даже читатель, а уж тем более слушатель их поначалу пропускает, двигаясь в намеченном ранее направлении. Иными словами, движение смысла в тексте, начинаясь вполне традиционно, затем резко сворачивает в сторону.
Если вспомнить, что первая строка текста ясно указывает на наличие внетекстовой фигуры воспринимающего, то такие особенности 'Иноходца' позволяют утверждать, что в нем ведется диалог с восприятием этого внетекстового персонажа, который и назван в начале этой главы 'собеседником'. Задача поэта в том, чтобы 'сбить' его восприятие со стандартных, тореных путей. Иноходцем в этом тексте является не только герой, но и смысл.
Я не знаю, насколько правомерно видеть в сюжете песни 'Я скачу, но я скачу иначе...' отголоски реальных отношений Высоцкого с Любимовым и труппой Таганки. Но думаю, мы имеем достаточные основания видеть в этом тексте отражение взаимоотношений Высоцкого со своей аудиторией, какими их ощущал поэт. Кажется, текст изо всех своих сил, из отдушин взывает: 'Друг! Не гони картину!..'
Естественный вопрос в итоге: но вот мы не спешили, пытались расслышать хитросплетения смыслов в этом тексте -- и что? Что нового услышали в знакомом, любимом, сотни раз слышанном и читанном? Знали ведь и без того, что это тот же порыв из неволи, ненавистной, навязанной, -- на простор, без границ, без узды. А дослышали к этому -- о сложности, многогранности житья, которое не делится на черную и белую половины, в котором нехоженые тропы могут обернуться бездорожьем, а в ненавистном фаворитстве вдруг проглянут слава, сладостный миг победы, и 'бегать в табуне' -- это не только на воле, но и в тесноте (о том же -- 'туда, куда толпа', 'и доеду туда, куда все').
Множится, прирастает оттенками смысл, обогащается не то что ощущение текста -- восприятие жизни. Уходит от простых, примитивных схем. Это ли не благо?
1994. Публикуется впервые
6. 'РЕАЛЬНЕЙ СНОВИДЕНИЯ И БРЕДА...'
ВВ стремится привлечь внимание публики экстравагантным сюжетом, яркой деталью. В этом смысле очень характерен для него текст 'Реальней сновидения и бреда...' Какие импульсы настраивают воображение читателя/слушателя?
В тексте два эмоциональных посыла. С одной стороны, его заполняют сниженные образы: стоптанные сапоги, косолапая походка; масса просторечных выражений -- протопаю по тропочке, кружки блестящие... сцарапаю, а хошь, и на кольцо... Другой ряд -- сказочных, 'блестящих' образов: озеро с омутом, ожерелия,
