бегают вокруг, неужели не замечал? Спиздил бутерброд, мать его так! Два доллара сэкономил, - Ефим передернулся.
- Ефим, ну что вы, не может такого быть!
Я вспомнил, как Эдик, болезненно боявшийся располнеть и стеснявшийся своего возраста, каждое утро пробегал по нескольку километров вокруг Литтл-Три. Когда приходило время обеда, маленький проржавевший фургончик, управляемый худым китайцем, развозил по окрестным фирмам обеденные бутерброды и кока-колу. Эдик, обычно приносивший пластмассовые баночки с йогуртом из дома, соблазнялся вкусными запахами и, преодолевая искушение, подходил к соблазнительным прозрачным пластиковым дверцам, за которыми лежали румяные булочки с колбасой, куриными шницелями, майонезом и помидорами.
- Ах, да я же сегодня творог принес, - ворковал он. Рука его сама тянулась к дверцам, но, вспомнив о количестве калорий, спрятанных за румяной поджаристой корочкой соблазнительного бутерброда, Эдик отступал в сторону. - Впрочем, - начинал он сдавать позиции, - я сегодня восемь километров утром пробежал. Обычно я пробегаю пять или шесть, а сегодня восемь. - Рука его сама тянулась к стеклянным дверцам, но затем со страхом дергалась и пряталась за спину. - Нет, я не могу. - Эдик с надеждой смотрел на меня, будто ища поддержки. - Хотя, - он явно искал спасительный аргумент, -сегодня придется часов до одиннадцати остаться, программы изучать. Лучше я дома ужинать не буду! - Он зажмуривался, и его рука сама тянулась к запретным полочкам, открывала дверцы, нащупывала ближайший бутерброд, спазматическим движением хватала его и вытаскивала на поверхность, как будто спешила перейти запретную черту, за которой уже нет возврата. -Уф… -вытирал со лба пот Эдик. - Он мучался еще пару минут, борясь с соблазном положить булочку на место и совершая круги вокруг фургончика. - Сколько с меня? - робко спрашивал он уставшую китаянку. - Пожалуйста. - после этого Эдик с обреченным видом засовывал булку в рот и в одно мгновение поедал ее, словно развратник, спешащий взять от жизни все запретные ее плоды и удовольствия.
'Наверняка кто-нибудь увидел его метания и настучал Ефиму' - понял я. - Ефим, ну что вы, он не мог ничего украсть! - возразил я еще раз.
- Листен, Листен, Листен Листен! - Ефим напрягся и покраснел. -Точно спер, я знаю. Болезнь такая есть, я где-то про нее читал, не могут люди остановиться и все прут! И он такой же, нечистоплотный. Ты подумай, что он делает? - Ефим скривился. - Борю замучал, Леонида чуть до инфаркта не довел. Он же ссыт мимо унитаза! Ты себе представь, он приехал в компанию, пришел в сортир и гадит прямо на пол! - Ефим передернулся от отвращения. -Вначале булку спер, потом шпинделя! Да, да! - закричал он. - Спиздил шпинделя, на два миллиона! Он такой, он специально сюда приехал, есть такие, что любят всюду нагадить! Карикатуру гадкую на стене повесил, изобразил нас всех кучей говна! Ну, правда с золотом. - Ефим на секунду задумался и затряс головой. - Спасибо хоть на этом. Наплевать! Ну да хрен с ним, спер два миллиона и пусть гуляет, купит себе домик в Кембридже, мне наплевать. Главное, я так счастлив, что он уедет отсюда, сил уже нет. Я ему сказал: 'Если ни разу в компании не появишься, все оплачу, и переезд и месяц вперед.' Пусть только исчезнет. Я же не знал, как от него избавиться! -Ефим фыркнул, как рассерженный кот.
- Ефим, - Леонид учтиво подбежал к президенту с рулоном перфорированной бумаги.
- Ну что еще, опять что-нибудь спиздили, что-ли?
- Шпиндели нашлись! В ведомости ошибка - они нам поставили шестнадцать штук, а написали шестьдесят шесть!
- Ну и хрен с ними, - Ефим зевнул. - Главное, что этот садист здесь больше не появится. Почаще бы они такие ошибочки делали! Все, Леня, вздохни свободно, тебя больше про бином Ньютона ни один мудак не спросит!
Эдик уезжал через пару недель. Около дома в самом центре Литтл-Три снова стоял огромный автопоезд, на прицепе которого взгромоздилось хромированное чудовище. На проводах Эдик немного выпил лишнего, расчувствовался, клялся мне и академику в любви и обещал перетащить нас в Кембридж, как только представится такая возможность. Он уже находился где-то далеко, сам не понимая, как его занесло к Пусику, тряс головой и предвкушал полную романтики поездку по южным штатам.
На следующее утро автопоезд отъехал на восток, в сторону лысых выжженных гор, покрытых утренней прохладой, навстречу розовому восходящему солнцу.
Мне было грустно. Казалось, даже кусты Литтл-Три помнят о хромированном мастодонте и его водителе, выруливающем по утрам на автостраду навстречу сборочному конвейеру.
Когда я вошел в здание компании, деловой Андрей в полосатой рубашке руководил разбором опустевшего рабочего места, еще недавно принадлежавшего ученому садисту.
- С компьютера все стереть! - с важным, начальственным видом распоряжался он. - Полки отдадим в отдел снабжения, там как раз телефонные справочники некуда класть. Кресло на сборку, Донгу все время не на чем сидеть. Стол к разработчикам для монтажа. Ну, кажется, все, - он удовлетворенно посмотрел по сторонам. Уголок, в котором сидел Эдик, мгновенно опустел, казалось, его здесь никогда не было. Остался только кусок стены, освещенный ярким люминисцентным, чуть подрагивающим светом, вибрирующее пустое пространство, лишенное своего наполнения.
- Дядя Ефим все-таки неправильно организовывает производство, - с ужасом услышал я тоненький голос. Я испуганно обернулся. Вокруг никого не было, опустевший зал светился зелеными огоньками собранных и готовых к продаже систем. - У нас в Кембридже, - капризно продолжал голосок, -никто не работает на таких системах.
- А булку спиздил! - возразил я призраку. - Я уже не говорю про шпиндели!
- Дядя Ефим меня скоро переведет, - вяло, замирая и растворяясь, отпарировал призрачный фантом и окончательно исчез в пахнущем канализацией прохладном воздухе, спускающемся с потолка через расчерченные черными свастиками вентиляционные решетки.
Глава 25. Выставка.
В огромном, многоэтажном, сияющем хромированными перилами и переливающимся разноцветными огнями зале, гремела выставка. По соседству одновременно проходила какая-то конференция, и я вспомнил о том, что в свой первый приезд в Америку я делал доклад именно в этом здании. С тех пор уже прошло почти два года, и тени ученых мужей в пиджаках окончательно рассеялись.
В зале, освещенном ярким светом ламп и прожекторов, пульсировала громадная промышленная феерия. Возле стендов многочисленных компаний, уставленных цветными плакатами, металлическими, пыхтящими клапанами и пахнущими горячей смазкой машинами, толклись заинтересованные господа, все как один в пиджаках и в белоснежных рубашках с яркими галстуками. Китайцы, совершенно неотличимые друг от друга, невысокие, в одинаковых серых костюмах, японцы, индусы в чалмах, немцы с шипящими интонациями, американцы, вся эта бурлящая толпа толкалась, выхватывала со стендов проспекты, задавала иногда глупые, иногда осмысленные вопросы, жевала жевательную резинку, пила кока-колу и шумела ровным, мерным и одинаковым гулом, в котором смешивалась воедино разноязыкая речь.
Возле стенда Пусика, абсолютно не отличающегося эстетическим оформлением витрин, происходило что-то невероятное. Стенд сразу же бросался в глаза белыми, несвежими и слегка помятыми занавесочками, неровно, от руки написанным плакатом и несколькими небрежно подвешенными к стене обложками патентов, когда-то выданных Ефиму Пусику. Серые коробки с надписью 'Pusik' выглядели столь же неэстетично и напоминали армейскую радиостанцию времен Второй мировой войны, которую мне приходилось включать во время обучения на военной кафедре.
Огромная толпа, будто в старые времена в Москве, когда в опустевший обувной магазин вдруг забрасывали итальянские сапоги на меху, ревела вокруг этой маленькой будочки, жадно вглядываясь в зеленые огоньки, светящиеся внутри одинаковых серых ящиков, и пытаясь выведать хоть крупицу новой информации о таинственных системах.
