— Давай еще, — кричу я, и мальчик опять ничего не говорит, а только снова встает в позу. Снова его бита, заведенная за плечо, медленно колышется, и все снова повторяется: взмах, шлепок биты по мячу, мой неудачливый бег, а потом мячик снова утопает в земле.
— Еще раз, — опять кричу я. Мне теперь нравятся и эта поляна перед домом, и этот молчаливый мальчик, и сама игра, и азарт, который она приносит. Мы играем с полчаса, я устала, и броски мои обретают вялость, теперь он совсем без труда ловит их своей расширяющейся битой.
— Ладно, — говорю я, — ты выиграл, я устала.
— Нет, — он отбрасывает биту на землю и подходит ко мне, — никто не выиграл.
— Как это так? — спрашиваю я.
— Мы ведь не на счет. К тому же вы хорошо бросали.
— Но ты ведь все время попадал, как бы я ни бросала.
— Ну и что, — отвечает он, — то, что я попадал, не значит, что вы плохо бросали.
Он прав.
— Хорошо, — говорю я, — ты прав. Мы просто играли, да? — Он пожимает в согласии плечами. — Как тебя зовут?
— Скотт. — Серьезность в фигуре и в лице прошла, он живой и общительный, этот мальчик. — А вас?
— Джеки.
— А вы надолго пришли? — спрашивает он, задрав голову. Он еще намного ниже меня.
— Нет, — улыбаюсь я, — я сейчас уйду.
— А… — Я слышу, что он разочарован, и от этой только в детстве возможной искренности мне становится тепло. — А куда?
— Я живу в доме над океаном, вон там. — Я показываю рукой. — Твой отец привозит мне продукты, ну, знаешь?
— А… — опять говорит он, — так вы живете вместе с Джимми?
— С Джимми? — переспрашиваю я. — Кто такой Джимми?
— Как? С Джимми, который приходил к нам. Он ведь жил в этом доме.
— Когда он приходил? — Я почему-то настораживаюсь. Я не знаю никакого Джимми, слыхом не слыхивала.
— Где-то весной. Подождите, сейчас точно скажу. Мальчик садится на крыльцо, я присаживаюсь рядом, все Еще сжимая в руке неподдающуюся твердость мяча.
— У меня каникулы были, значит, полгода назад.
— И долго он там жил, в этом доме? — Я пытаюсь не испугать его заинтересованностью. Я спрашиваю как бы невзначай, как бы от желания поболтать, я даже замахиваюсь и кидаю мячик туда, где лежит его бита.
— Я думал, он и сейчас там живет. Я думал, вы с ним вместе.
— И часто он приходил? — Я бы еще чего-нибудь кинула, но было нечего.
— Да нет, всего раза четыре, пять. Мы с ним в баскетбол играли, но он не умел особенно.
— Ты обыгрывал его?
— Нет. Он ведь выше. Он вставал с поднятой рукой, и я не мог допрыгнуть, но вообще-то я лучше играю.
Он замолкает. Я думаю, как бы еще расспросить об этом Джимми, но ничего не приходит в голову.
— Вы пешком домой пойдете? — спрашивает он и снова поднимает на меня глаза. Теперь я и вблизи разглядела веснушки.
— Да, — говорю я, — через лес.
Он понимающе кивает, а потом снова спрашивает:
— Хотите, я скажу отцу, и он вас подвезет.
— А где отец?
— Да он недалеко, там, — он указывает рукой, — я могу сбегать.
— Да нет, я лучше прогуляюсь. — Мне действительно не хочется трястись на машине.
— Как хотите, — говорит маленький Скотт, я опять разочаровала его.
— Хотя, — говорю я, — мне ведь все равно нужны кое-какие продукты. К тому же твоему отцу не надо будет приезжать ко мне послезавтра.
— Так мне сбегать? — спрашивает он с живостью, и я думаю, что он просто хочет увидеть отца.
— Давай, — соглашаюсь я, — сгоняй.
Я сижу у них уже часа полтора. Сначала отец, крупный, медленный и очень основательный, готовит мне пакеты с едой, пока я с его женой, у которой удивительно ясный, открытый взгляд, пью кофе на кухне. Потом он заходит и тяжело садится за стол, она тоже наливает ему кофе, и он спрашивает, не хочу ли я остаться на вечер и пообедать у них, но я отказываюсь. Они очень милы, я бы с удовольствием болтала еще, но я устала и от разговора, и от людей, видно, отвыкла. Мне хочется быстрее попасть домой, я представляю, как сладко я улягусь на диване, набросив на себя теплый, ласковый плед, и открою книгу, я соскучилась по ней.
— Хорошо. Я вас сейчас отвезу, — соглашается хозяин и шумно отхлебывает из кружки. Все же я сижу еще минут двадцать, видимо, и им тоскливо в этом безлюдном захолустье, видимо, даже они, привычные к одиночеству, порой тяготятся им.
Мы садимся в маленький грузовичок и трясемся по ухабам лесной, даже не дороги, а, скорее, просеки, и он что-то рассказывает, голос его тяжеловесен, так же как и все в нем. Я не слушаю, а только киваю, пытаясь придумать, как бы незаметно расспросить его о Джимми. Я ничего не могу придумать и только потому, что мы уже подъезжаем к дому, спрашиваю грубо, в лоб:
— Джон, а этот Джимми, который жил здесь до меня, он, что, тоже из Нью-Йорка? — Как будто это единственное, чего я не знаю о Джимми.
Мой водитель задумывается, и я пугаюсь, что он ничего не скажет.
— Джимми, — вопросительно произносит он, — какой Джимми? А, этот, который был весной, я чуть не забыл. Вот память!
Он смотрит на меня, ожидая поддержки. Я улыбаюсь.
— Он из Нью-Йорка? — теперь уже он спрашивает меня, но я молчу. — Откуда я знаю, может быть, и из Нью-Йорка. Все писатели живут в Нью-Йорке, если не в Мэйне. — Он смеется, мне кажется, в такт автомобильной тряске.
— Так он писатель, — говорю я как бы сама себе. — Он снимал этот дом?
— задаю я следующий вопрос.
— Да нет, по-моему, он хотел его купить. Потому и приехал. Говорил, что здесь писать лучше: лес, океан, да и вид с веранды потрясающий. Впрочем, чего я вам-то говорю?
— И что, не купил?
— Вот этого не знаю. Может, ему не понравилось что, а может, запросили дорого. Не знаю.
Значит, дом предназначен для продажи, думаю я, значит, его могут продать в любой момент. Мой дом, мое убежище, мое спасение.
— В общем, он здесь проваландался недели две…
— Что? — Я не понимаю, о чем он.
— Я говорю, что Джимми, писатель этот, все ходил тут, смотрел. Рассказывал, что должен прочувствовать, как ему писаться здесь будет. Говорил, что от места очень зависит. Но так, видимо, и не решился.
— Ну и хорошо, что не решился, — зачем-то вставляю я. — Я сама его куплю.
Я замечаю, что мой собеседник смотрит на меня недоверчиво, но и уважительно одновременно.
— Дом-то дорогой, наверное, — предостерегает он.
— Да, — говорю я, — я знаю. Он и для меня дорогой.
Я действительно твердо решила, как только приеду в город, наведу справки, кто продает дом, и куплю его. И я добавляю, так как надо скоро прощаться:
— Вот тогда буду к вам часто на обед ходить.
Он снова смеется, мой добродушный собеседник, в такт уже тормозящих колес.
