давно говорил, но я не слышала что.
— Я клянусь, успокойся, я клянусь тебе, — наконец разобрала я, но что значили эти слова? Ничего! Мне было мало их.
— Нет, — я кричала, — не так, повторяй за мной, — я старалась сдерживать всхлипы, чтобы он мог различить мой голос. — Повторяй, что у тебя никогда никого не будет. Никогда никого. — Я не понимала, что он говорит, но знала, что повторяет. — Клянись жизнью! — я продела рукой по глазам, я ничего не видела, а мне нужно было видеть. Он поклялся. — Еще раз клянись. — Мне стало трудно произносить слова, у меня опухли горло и язык. Я почти не могла говорить. Он снова поклялся. «Клянусь жизнью, никого, кроме тебя», — прочла я по губам. — Ты любишь меня? — это было последнее, что я смогла выдохнуть из себя.
— Люблю. Только ты, больше никто. Ты одна. — Теперь я знала, что это его слова, сначала мне показалось, что мои, но потом я поняла, что его.
Я была обессилена, выжата от слез, от вырвавшегося из меня вместе с ревом отчаяния. Во мне ничего не осталось, кроме измождения и еще любви, и еще желания эту любовь доказать, прямо сейчас, немедленно. У меня не было сил, и пусть, неловко, но я все же расставила ноги, я была вся мокрая, я даже не представляла, что слезы могут покрыть все тело, что их может быть так много. Я всхлипывала, казалось, мои легкие поднялись к гортани, еще немного, и я бы выплеснула и их. Я стала медленно наезжать, склонившись над Дино, держась за его тело, чтобы не соскользнуть, не сорваться.
— Слышишь, никогда. Ты ведь поклялся, что никогда.
— Да, да, да, — твердил он в ответ, — никогда.
Я даже не заметила, как подкатило, и я, не сходя, рухнула на его грудь, все еще дрожа то ли от проходящей истерики, то ли от незаконченной любви. А потом я заснула, тихо, глубоко, и, наверное, долго спала. Когда я открыла глаза, Дино находился рядом, он разглядывал меня в упор, и я сразу все вспомнила, как будто и не спала.
— Ты помнишь, — сказала я, ты мне обещал? — Я протянула руку, мне захотелось дотронуться до него. Я больше не плакала, даже если бы я попыталась, не получилось бы все равно.
— Да, — сказал он, — помню.
— Ты поклялся жизнью. Помнишь? — Я все еще была очень слаба.
— Да, — повторил он за мной, — я поклялся жизнью.
— Что никого, кроме меня, никогда. — Он снова кивнул. — Поклянись еще раз, сейчас, — попросила я.
— Клянусь.
Я выдохнула, мне стало легко, покойно, как будто вместе со слезами вышла вся накопившаяся тяжесть.
— Хорошо, — сказала я, снова закрывая глаза. Но мне не хотелось спать, мне просто было хорошо.
За эти оставшиеся два дня мои нервы расстроились окончательно, я существовала как под наркозом, несколько раз я не выдерживала и обессиленно падала на диван, твердя, что никуда не поеду. Дино успокаивал меня, он вдруг оказался здравым и рассудительным, убеждал, что мы расстаемся не навсегда, что все устроится, что либо он приедет, либо я, да и не так далеко мы будем друг от друга, всего каких- нибудь пятнадцать часов езды. Именно такими словами я уговаривала его еще месяц назад, и вот сейчас он повторял их за мной. Ну и хорошо, что он уверовал в них, хотя бы ему они приносили облегчение.
— Но обещай, — говорила я снова, — что ты мне будешь писать раз в неделю. Нет, два раза в неделю. Я не люблю телефонных звонков, я хочу твоих писем, хочу частичку тебя. Два раза в неделю. Обещаешь?
— Обещаю, — соглашался он. — Но ты будешь отвечать мне.
— Конечно. Ты будешь писать каждую неделю. — Я не знала, какую еще клятву взять с него. — Каждую, слышишь? А я буду отвечать на каждое твое письмо. Ты обещаешь?
— Обещаю. Два раза в неделю, каждую неделю. Обещаю.
— А через месяц мы встретимся. Будут праздники, четыре дня. Если ты сможешь, приедешь ко мне, или мы встретимся посередине. Да?
— Конечно. Либо я приеду, либо мы встретимся посередине, — повторял он за мной.
— А потом, когда контракт кончится, всего лишь какой-то год, мы опять будем вместе.
Знала ли я, что обманываю себя, что никогда не буду опять жить во Флоренции и что Дино не приедет, что ему делать во Франции, итальянскому актеру? Наверное, знала, потому и боялась, и плакала, и сходила с ума.
Я уехала на следующий день. Все было в дымке: аэропорт, люди, Джонни. Я подметила все же, что Альфред не приехал, ну и хорошо, подумала я. Провожающих собралось много, и это спасало, иначе прощание с Дино стало бы невыносимым, а так приходилось сдерживаться. Вот только все вокруг немного расплылось, заволоклось туманом, через который я различала не детали — лишь очертания.
Но странно, когда самолет поднял меня, еще не остывшее, еще живущее во мне прошлое, оставшись позади внизу, разом отдалилось, и я почувствовала облегчение. Я отчетливо помню, и чувство было ясное: как будто острым ножом резанули по связывающим меня с землей нитям, и они, вздрогнув от напряжения, лопнули и освободили меня. Как ни грустно, но я люблю уезжать, подумала я. Стив называл это «уйти в отрыв», когда уплывал в океан на своем утлом суденышке. Вот и я люблю «в отрыв», и меня манит будущее. Лишь бы в нем нашлось место для Дино, все еще по инерции думала я.
Но не нашлось. Конечно, мы еще несколько раз встречались, однажды я даже слетала во Флоренцию. Это было… Когда? Месяцев через семь-восемь после моего отъезда. Мне так захотелось увидеть Дино, оказаться с ним рядом, что я даже не предупредила его, а просто купила билет и полетела, сама еще два часа до этого не предполагая, что так сделаю.
Я летела часа два, и уже в воздухе подумала, что Дино может оказаться не один, я могу застать его с женщиной. И первая, неловкая мысль «могу застать» мгновенно сменилась твердым убеждением — «застану». Мне сразу стало тошно, я прокляла поездку, я бы выпрыгнула из иллюминатора, если бы могла разбить неразбиваемое стекло. Казалось, прошло много времени, я должна была привыкнуть к одиночеству и к отсутствию Дино. Но стоило мне на секунду представить, что он может быть с женщиной, и моментально мутился рассудок, я переставала воспринимать реальность, как будто меня оглушили, выкололи глаза, как будто я вернулась на годы назад, когда мы только с Дино начинали жить вместе.
Я знала, что это чистейший мазохизм, но ничего не могла с собой поделать, и чем больнее и тошнотворнее мне становилось, тем извращеннее бесилось мое одичавшее воображение, неистово рисуя в голове картины измены. Теперь, сидя в самолете, мне уже было недостаточно мыслей о его неверности, я пыталась прикинуть, что предпринять, когда тихо открою дверь и застану их врасплох. Я не сомневалась, что убью обоих, ну его-то точно. Вопрос стоял, как? Конечно, у меня не было никакого оружия, и я мучительно соображала, как именно я смогу его убить.
Но когда я, как и планировала, тихо отворила дверь, Дино сидел на диване, на коленях у него лежала тетрадь и он, порой отрываясь от нее задумчивым взглядом, что-то писал, и я догадалась: письмо мне. Я бесшумно проскользнула внутрь и, стоя в прихожей, смотрела на него, мирного и спокойного, со стороны, и слезы подступали к глазам, и я опять ругала себя: «дура, идиотка», но я была счастлива. Дино случайно скользнул по мне отсутствующим взглядом, новым, ушедшим в себя, незнакомым для меня прежде. Я видела, он сначала не поверил, а затем ринулся ко мне и тут же поднял на руки, как тогда, в первый раз, и я вжалась в него, тоже как в первый раз.
Мы провели два дня, два счастливых дня во Флоренции, но, улетая, я знала, что больше не вернусь сюда. Слишком мучительно было заново вырывать себя, слишком больно, чтобы повторять. Я знала, я буду снова больна от разлуки, выбита из привычной колеи и мне потребуются время и нервы, чтобы войти в ритм привычной жизни.
Потом мы встречались посередине, я ехала в его сторону, он — в мою, и мы находили друг друга то в маленьком итальянском городке, то во французском, останавливаясь на пару ночей в местной гостинице. И все, как всегда, было чудесно, более того, от длительной разлуки — острее, но, что-то все же исчезло, причастность, что ли, сродненность. Однажды, когда Дино рассказывал о своих делах, я отвлеклась и только в конце его истории поняла, что все прослушала. Я удивилась, раньше такого случиться не могло, раньше жизнь Дино совпадала с моей, а сейчас уже, видимо, нет.
