Некоторые мудрецы поставили мне в вину даже тот факт, что я внезапно будто бы открыл 'еврейский вопрос' и собираюсь создавать для евреев... какое-то особое гетто. Я могу только с соболезнованием пожать плечами. Всю свою жизнь я про жил вне еврейской среды. Я работал всегда в русском рабочем движении. Моим родным языком является русский. Я, к сожалению, не научился даже читать по-еврейски. Еврейский вопрос:
никогда не стоял, таким образом, в центре моего внимания. Но это не значит, что я имею право быть слепым по отношению к еврейскому вопросу, который существует и требует разрешения. 'Друзья СССР' очень довольны организацией области Биробиджан. Я не буду здесь останавливаться на том, построена ли она на здоровых началах, и каков в ней режим (Биробиджан не может не отражать на себе все пороки бюрократического деспотизма). Но ни один прогрессивно мыслящий человек не выскажется против того, что СССР отводит специальную территорию тем своим гражданам, которые чувствуют себя евреями, пользуются еврейским языком, преимущественно перед всяким другим, и хотят жить компактной массой. Гетто это или не гетто? При режиме советской демократии, при полной добровольности переселения о гетто не может быть и речи. Но еврейский вопрос по самим условиям расселения евреев имеет интер-национальный характер. Не вправе ли мы сказать, что мировая социалистическая федерация должна будет найти возможность создать 'Биробиджан' для тех евреев, которые захотят иметь свою собственную автономную республику как арену своей собственной культуры? Социалистическая демократия не будет, надо надеяться, применять методов насильственной ассимиляции. Очень может быть, что уже через два-три поколения границы самостоятельной еврейской республики, как и многих других национальных областей, сотрутся. Размышлять об этом у меня . лет ни времени, ни желания. Наши потомки будут лучше знать, что им делать. Я имею в виду переходный исторический период, когда еврейский вопрос как таковой еще сохранит всю свою ·остроту и будет требовать соответственных мер со стороны мировой федерации рабочих государств. Те методы разрешения еврейского вопроса, которые в условиях загнивающего капитализма имеют утопический и реакционный характер (сионизм), при режиме социалистической федерации могут получить нор мальное и здоровое применение. Только это я и хотел сказать. Неужели же найдется марксист или даже просто последовательный демократ, который станет возражать против этого?
22 февраля 1937 г.
ПРЕЗИДЕНТУ КОМИССИИ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ФРОНТА АДВОКАТОВ239
Я с большим интересом принимаю к сведению сообщение о создании Комиссии для 'юридического изучения недавних московских процессов'. Самый факт создания такого рода комиссии является ярким свидетельством того недоверия, которое московские процессы вызвали в широких кругах мирового общественного мнения.
Вам, вероятно, известно, что специальный Комитет в Нью-Йорке, очень авторитетный по составу, взял на себя инициати
ву организации Интернациональной комиссии расследования московских процессов. Нью-йоркский Комитет опирается на доверие и содействие аналогичных комитетов во Франции, Англии, Чехословакии, Швейцарии и других странах, причем эти организации, быстро расширяющие свою базу, насчитывают в своих рядах уже сейчас выдающихся представителей политики, науки, искусства, юриспруденции и рабочего движения.
Через посредство нью-йоркского Комитета и прессы я заявил уже, что готов предоставить в распоряжение Международной следственной комиссии все свои архивы, включающие несколько тысяч документов. Более того, несколько десятков исключительно важных свидетельских показаний из Франции, Чехословакии, Дании, Норвегии, Бельгии, Швейцарии, Соединенных. Штатов и других стран уже находятся в руках Комитета. Наиболее важные свидетели прибудут, несомненно, из Европы, чтоб дать устные объяснения под перекрестным допросом. Главная задача Комитета, как видно из всех его заявлений и действий, состоит в том, чтоб обеспечить следственной комиссии такой состав, который пользовался бы всеобщим авторитетом. От вас не может ускользнуть, разумеется, важность этой стороны дела. Я ни на минуту не позволю себе усомниться в беспристрастности Вашей Комиссии. Но каковы бы ни были ее намерения, рядом с нею и в противовес ей могут возникнуть в разных странах десятки и даже сотни корпоративных, синдикальных, партийных и других комиссий, порожденных не бескорыстной заботой об истине, а политическим пристрастием, закулисными интригами' и даже прямым подкупом. Не надо забывать, что для организаторов московских судебных подлогов дело идет обо всей их политической судьбе, т. е. о власти и привилегиях, и что они не остановятся ни перед какими средствами для внесения отравы и деморализации в мировое общественное мнение Интересы дела требуют поэтому сосредоточения расследования в руках такой международной организации, которая для всего мира стояла бы выше подозрений. Единственный правильный путь состоит, по моему мнению, в том чтобы Ваша Комиссия вступила в соглашение с Интернациональной комиссией о наиболее целесообразных формах сотрудничества и разделения труда. Во всяком случае, с моей стороны было бы прямой нелояльностью участвовать в расследовании Национальной корпоративной комиссии без согласия и одобрения Интернациональной комиссии, которой я заранее обещал свое полное содействие Я не сомневаюсь ни на минуту, что Вы полностью оцените значение и вес этих соображений и введете Вашу инициативу в те каналы, которые оградят ее от всяких нареканий и подозрений. С своей стороны, я не могу желать ничего большего, как участия в международном расследовании авторитетных представителей той страны, которая оказала мне столь великодушное гостеприимство. 16 марта 1937 г.
В КОМИССИЮ РАССЛЕДОВАНИЯ. ГОСПОДИН БИЛЬС КАК СВИДЕТЕЛЬ
В майском номере мексиканского журнала 'Футуро' г. Карлтон Бильс240 опубликовал статью о сессии следственной Комиссии в Койоакане. Ни журнал, ни автор статьи сами по себе не могли бы побудить меня к возражению. Но тот факт, что г. Бильс был членом Комиссии, бросает на его статью отблеск заимственного авторитета и не позволяет мне оставить ее без внимания, как бесчисленное количество других статей того же типа.
Я не имею, однако, в виду останавливаться на всех ложных утверждениях, из которых состоит статья бывшего корреспондента ТАСС, а меня интересуют, главным образом, те случаи, где г. Бильс 'цитирует' мои показания, выступая в качестве своеобразного 'свидетеля'. Если г. Бильс вышел в отставку из Комиссии, то это не освобождает его от элементарных моральных обязательств. Комиссия может, думается мне, вызвать г. Бильса в качестве свидетеля и потребовать от него подтверждения тех заявлений, при помощи которых он вводит в заблуждение общественное мнение.
1. 'Можете вы доказать это (?) обстоятельство, -- кричу я неожиданно для Троцкого... -- Троцкий явно не может доказать этого (?). Его архивы, относящиеся к этому (?) пункту, были украдены норвежскими фашистами, но он сделал нотариальное заявление и различные журналисты подтвердили его. Эти журналисты оказались, однако, сторонниками Троцкого...' и т. д.
Во всем этом намеренно бесформенном рассказе нет ни одного слова правды. Норвежские фашисты действительно сделали 5 августа 1936 года попытку захватить мои архивы. Но им удалось украсть только одно-единственное письмо, которое фигурировало впоследствии на норвежском суде и было воспроизведено всей печатью. Я не мог, следовательно, ссылаться на 'похищение' моих архивов норвежскими фашистами.
Чтоб затруднить опровержение, г. Бильс уклоняется назвать вопрос, который он мне задал. Методом исключения можно, однако, прийти к выводу, что дело идет о моей ссылке на применяемый ГПУ прием: карать ближайших родных для вынуж-дения у арестованных ложных показаний.
Не только г. Бильс, но и председатель Комиссии доктор Дьюи потребовали от меня доказательств. Я назвал свой собственный опыт, привел ряд фактов, оглашенных мировой печатью, и предложил Комиссии допросить ряд названных мною свидетелей. На следующий день я представил, кроме того, справку о советском декрете 1934 года, узаконивающем в известных случаях арест родственников преступника. О каком 'нотариальном заявлении' и о каких 'журналистах' говорит г. Бильс? Может быть, он даст на этот счет свои разъяснения Комиссии?
2. 'Я спрашиваю только относительно архивов Троцкого. Он
мнется, отказываясь сообщить, где они находятся... Во всяком
случае, архивы не в Мексике; почти все документы, которые ой
имеет, являются незаверенными копиями'. И в этом сообщении
все ложно.
а) Я с самого начала заявил, что предоставляю все свои ар
хивы в распоряжение Комиссии. Не дожидаясь вопросов
г. Бильса, я просил у Комиссии разрешения не называть в пуб
личном заседании местонахождение моих архивов. Я сослался
