стоит Ворошилов. Весьма возможно, что в этих кругах выдвигали на место Ворошилова кандидатуру Тухачевского. Были ли у некоторых казненных особые взгляды на внешнюю политику СССР, в частности на вопрос о взаимоотношениях с Германией? Это не исключено. Но разногласия с официальной политикой, если они были, не могли выходить из рамок советского патриотизма. За это ручается все прошлое обвиняемых. Не дошло ли дело до 'заговора' против Сталина? Я не верю в это. Об этом не говорит и обвинение. Но весьма вероятно, что командный состав пытался или готовился оказать нажим на Политбюро с целью смещения Ворошилова. Нужно сказать, что сам Сталин не делал себе никаких иллюзий насчет Ворошилова и нередко поддерживал против него Тухачевского как более выдающуюся фигуру. Но когда Сталину пришлось выбирать, он оказался на стороне Ворошилова, который может быть только его орудием, и выдал Тухачевского, который мог бы стать опасным противником.
Самая возможность такого конфликта выросла из эволюции советского режима: где бюрократия в целом совершенно неза
висима от народа, там военная бюрократия стремится стать независимой от штатской. Конфликт между двумя частями бюрократии или конкретнее, между Политбюро, включая Ворошилова, с одной стороны, и между цветом советского офицерства, с другой стороны, лежит в основе последнего процесса.
Сталин нанес армии самый страшный удар, какой вообще можно себе представить. Армия стала ниже на несколько голов. Она потрясена морально до самых своих основ. Интересы обороны страны принесены в жертву интересам самосохранения правящей клики. После процесса Зиновьева и Каменева, Радека и Пятакова процесс Тухачевского, Якира и др. знаменует начало конца сталинской диктатуры.
12 июня 1937 г.
В КОМИССИЮ РАССЛЕДОВАНИЯ В НЬЮ-ЙОРКЕ
Фактические поправки к моим показаниям
Мои показания, данные подкомиссии в Койоакане, заключают в себе несколько фактических неточностей. Правда, ни одна из них не имеет прямого отношения к предмету расследования Комиссии и не может оказать влияния на ее выводы. Тем не менее в интересах точности я считаю необходимым исправить здесь допущенные мною погрешности.
По вопросу о Гольцмане я ответил, что после выезда моего
из России я не имел с ним 'ни прямых ни косвенных связей'.
На самом деле Гольцман встретился с моим сыном Седовым в
1932 году в Берлине и сообщил ему, как я узнал позднее, фак
тические сведения о положении в СССР. Эти сведения были
опубликованы в русском 'Бюллетене оппозиции'. Этот факт
можно истолковать как 'косвенную' связь между Гольцманом
и мною.
На вопрос моего защитника Гольдмана, капитулировал ли
Блюмкин, я ответил: 'В очень скромной форме'. По-видимому,
это утверждение ошибочно. По крайней мере, я не нашел ника
ких следов капитуляции Блюмкина. Он работал за границей в
контрразведке ГПУ. Работа его имела строго индивидуальный
характер. Его начальники, Менжинский245 и Трилиссер246, счи
тали его незаменимым работником и потому, несмотря на оппо
зиционные убеждения Блюмкина, сохраняли его на крайне от
ветственном посту.
По вопросу возвращения жены моего сына Жанны из Ко
пенгагена в Париж в отчете сказано, будто она совершила путь
из Дании во Францию на том же пароходе, что и мы с женой.
Это ошибка. Более короткий и дешевый путь из Копенгагена в
Париж вел через Гамбург. Этим маршрутом воспользовались
некоторые из наших друзей, для которых вопрос о немецкой визе не представлял затруднений. Жанна в качестве французской гражданки выехала в Париж через Гамбург. Я представляю Комиссии открытку, посланную Жанной из Гамбурга ее матери. Так как Жанна выехала из Копенгагена одновременно с нами; так как на пароходе нас сопровождало много друзей; так как мы с женой провели путь безвыходно в нашей каюте; так как Жанна встретила нас в Париже, то у меня сохранилось ложное впечатление, будто она ехала на одном пароходе с нами.
В Париж мы прибыли из Копенгагена не 5 декабря
1932 года (как ошибочно указано в отчете), а 6 декабря. Имен
но в этот день мы встретились с нашим сыном Львом Седовым,
успевшим прибыть из Германии.
На вопрос о времени прибытия Радека в Россию я указал
конец 1918 года. Это явная ошибка. Радек принимал участие в
Брест-Литовских переговорах в начале 1918 г. Он прибыл из
Стокгольма в Петроград, по-видимому, в конце 1917 года, во
всяком случае после Октябрьского переворота,
По поводу жены Виктора Сержа247 в отчете сказано,
будто она была арестована. На самом деле она была пригово
рена к месяцу принудительных работ с правом ночевать дома.
Сообщение о том, что она стала жертвой помешательства в
результате репрессий, обрушившихся на семью, совершенно
правильно. Она и сейчас остается душевнобольной в Париже.
Как уже сказано, ни одна из этих поправок не влияет на существо моих показаний и на вытекающие из них выводы. Я сохраняю за собой право исправить и дальнейшие неточности по мере их обнаружения.
29 июня 1937 г.
ПИСЬМО С. ЛАФОЛЕТ248
Дорогая мисс Лафолет!
1. Во время 'слушания' в Койоакане доктор Дьюи выразил желание, чтоб я представил Комиссии свою переписку, относящуюся ко времени мнимого визита ко мне Пятакова. Эта работа выполнена, и член Комиссии Отто Рюле имел возможность ознакомиться с моей перепиской за декабрь 1935 года. Я позволю себе здесь обратить Ваше и Комиссии внимание на следующие обстоятельства.
Согласно показаниям Пятакова его свидание со мной состоялось 12 либо 13 декабря. Письма, написанные в этот день, имеют, поэтому, особенное значение.
12 декабря я написал два письма. Первое, на немецком языке, норвежскому политическому деятелю Олаву Шефло, прибывшему в те дни из далекого Кристиансанда в близкое Осло.
У меня с Шефло были очень дружественные отношения, и мы оба хотели повидаться друг с другом. Я заранее обещал ему навестить его в Осло при ближайшем его приезде. Вот что я писал Шефло 12 декабря; 'Дорогой г. Шефло! Мне очень жаль, что состояние моего здоровья, как и здоровья моей жены, делают для нас трудным совершить в течение этих дней поездку в Осло'. О моем болезненном состоянии в течение декабря дали в свое время показания мой бывший секретарь Эрвин Браун249 и члены семьи Кнудсена.
Второе письмо на французском языке адресовано редакции парижского журнала 'Революсион'. Письмо очень обширно и заключает в себе ряд советов по поводу ведения газеты.
13 декабря я написал два французских письма: одно -- Политбюро организации большевиков-ленинцев во Франции; другое, большое письмо -Билину250, члену той же организации. Оба эти письма, как и упомянутое выше письмо редакции 'Революсион', как и ряд писем в предшествующие и последующие дни, показывают, в какой степени я был поглощен в то время внутренними делами французской организации троцкистов.
Мнимое свидание произошло, по словам Пятакова, в получасе езды от аэродрома, значит, в двух часах езды от моего места жительства. На свидание должен был уйти, следовательно, целый день. Можно ли допустить, что в день столь исключительного свидания я нашел время и внимание, чтоб писать обширные письма, посвященные текущим делам французской организации.
Я готов признать, что изолированно взятые эти данные не имеют абсолютной убедительной силы. Но их нельзя брать изолированно. Инициатива представления этих документов принадлежит не мне, а Комиссии. И вот оказывается, что каждый новый документ, введенный в дело, дает фактическое или психологическое,
