сквозняка, по стене метались тени.
Исай возвратился к столу, поставил перед собой свечку, сел, опершись локтями о колени, обхватив голову руками. Его охватило тихое отчаяние. Отряд спасателей нашел их на следующее утро. Они упали на снег. Это смягчило удар. Его клиента доставили в больницу с переломом позвоночника, и он умер, не приходя в сознание. У Исая был перелом черепа и множество внутренних повреждений. Он перенес три операции. Шесть месяцев пролежал в больнице. К себе на хутор он вернулся уже совсем другим человеком, разбитым и ослабевшим. Потом началась война. Марселен попал в плен. Исай был освобожден от службы. 'Воспользуйся случаем. Берись за дело. Сейчас как раз не хватает проводников', - говорил ему Жозеф.
Но Исай не послушал его. Он знал, что горы отвернулись от него и, покорившись злой судьбе, не поднимался выше человеческого жилья и пастбищ. По правде сказать, он не очень страдал от этой потери. Его больше не тянуло в горы. Марселен, вернувшись из плена, одобрил решение брата. 'Да Марселен никогда и не любил гор. Со мной ходил носильщиком по принуждению и облегченно вздохнул, когда понял, что я больше ни на что не гожусь...' Буря притихла, призадумалась. Было слышно, как потрескивает ровное пламя свечи. Ему вдруг захотелось, чтобы Марселен сейчас же толкнул дверь, переступил через порог и сказал: 'Ну, как тут дела?'
Раньше Исай один заправлял всем в доме.
Теперь же он больше нуждался в Марселене, чем сам был нужен ему. Что ж, так и должно быть. 'Господи, сделай так, чтобы он вернулся. Пусть даже придет мрачнее тучи, поссорившись с Пьерет и не найдя работы'. В амбаре скреблись крысы. Исай посмотрел на балку в середине потолка. На ней была вырезана надпись: 'С Божьей помощью Як Водань построил этот дом в 1853 году'.
- Слава тебе, Господи! - громко сказал Исай.
Сердце наполнилось нежностью. К глазам подступили слезы. Раньше, до несчастного случая, с ним такого никогда не бывало.
Эта слабость, как и многие другие, появилась у него после того, как он попал в руки к врачам. За темным стеклом окна закружили редкие крупные снежинки. Часы показывали пять минут одиннадцатого.
Исай сгорбился, голова склонилась на грудь. 'Он придет, конечно, придет... Надо только запастись терпением...' Вся накопившаяся за день усталость собралась в затылке. Глаза слипались. Он задремал, поникнув головой. Проснулся он от внезапно подувшего холодного ветра. Дверь была открыта. На черном фоне, испещренный белыми хлопьями, стоял Марселен. Он топал ногами, сбивая налипший снег с огромных ботинок, весь покрытый инеем, с блестящим, застывшим от мороза лицом. Потом ногой захлопнул дверь, бросил в угол берет и вразвалку подошел к столу. Коренастый, с низким лбом и тонкими губами, он прерывисто дышал и потирал от холода руки.
Исай встал на одеревеневших ногах и тихо сказал:
- Ну, наконец-то! - И только после этого он осознал то, что произошло, и повторил уже громче:
- Наконец-то!
От радости перехватило дыхание, стало легко на душе. Он схватил Марселена за руку, потащил его к скамье, усадил силой и посмотрел ему прямо в глаза, как после долгой разлуки.
- Ты ел?
- Да, - сказал Марселен.
- Я все-таки согрею тебе супу.
Марселен не ответил. Все ли у него в порядке? Доволен ли? Поди узнай! На бровях у Марселена таяли замерзшие сосульки.
Пламя свечи играло в его черненьких, глядящих исподлобья глазках. Маленький рот двигался, перекатывая из стороны в сторону слюну. Вид у него был задумчивый и усталый. Исай развел под кастрюлей огонь. Ему не терпелось рассказать о скотине, но он все медлил. С каждым ударом сердца ему все труднее было сдерживать слова, готовые сорваться с языка. Он налил суп в тарелку и наконец сказал:
- Знаешь, я привел стадо. Все целы, и с ними три ягненка в придачу. Они в хлеву. Можешь посмотреть.
- Потом, - ответил Марселен.
Он взял тарелку из рук брата, ссутулился и стал есть, с шумом втягивая полные ложки супа. Исай не мог нарадоваться, глядя на такой аппетит.
- В деревне, - начал он, - старик Руби, Мари Лавалу, Белакки, Бардю, Колоз...
- Что? - переспросил Марселен.
Исай замолчал. Он забыл все, что хотел сказать. Но замешательство продолжалось недолго. Вскоре мысли пришли в порядок.
- Они все хотят иметь таких же овец, как у нас, - радостно воскликнул он, - они сами мне сказали. Потом мы говорили о самолете, который упал в горах.
- В городе тоже о нем говорят, - ответил Марселен. - В гостиницу журналистов полно понаехало, за новостями. Похоже, все там погибли.
- Ну, откуда им знать?
- Один пилот летал на разведку. Обломки самолета лежат у самой вершины. Нет никаких признаков жизни. Это был рейс из Калькутты. Можешь себе представить?
- Да, - проговорил Исай. - Путь неблизкий. Калькутта... Калькутта...
Он с уважением произносил непривычное слово, неловко шевеля губами, округлив глаза.
- Среди проводников не утихают споры.
Поговаривают об отправке группы спасателей.
- Это зачем? Ведь никого не осталось в живых.
- Чтобы забрать почту.
- Почту? Какую почту?
- Письма.
- А-а! Письма, - протянул Исай.
Он не совсем понял, в чем там дело с письмами, но не хотел этого показать.
- Опять в горах погибшие.
- Их было человек тридцать, - сказал Марселен. - Ну да ладно! Не будем об этом. Своя рубашка ближе к телу. - Он щелкнул языком.
У него были влажные губы. Лицо разгорелось от тепла. Длинной худой рукой он водил по столу. 'Он мне как сын', - подумал Исай.
Сердце екнуло в груди.
- Хочешь еще супу? - спросил он.
- Нет.
- А молока?
- Давай.
Наливая молоко в чашку, Исай пытался вспомнить, какое поручение он дал брату утром.
- Ты попросил у Ривьера паяльную лампу? - спросил он наконец.
- Нет, не успел, - ответил Марселен.
- А с кем ты виделся?
- Да с разными людьми.
Исай ждал, когда Марселен расскажет ему о приятелях, о всех тех, кто снят на фотографии: о Николя Сервозе, Бландо, малыше Вернье. Конечно, он встречался с ними. Невозможно быть в городе и не увидеть их - в кафе, в конторе компании, на улице.
- Ты был в конторе?
- Нет.
- Ты видел друзей?
- Каких друзей? - проговорил Марселен сухим голосом.
Исай опустил голову. У него было такое чувство, будто он ступил на опасную тропу Надо скорей поворачивать назад. Но Марселен закурил сигарету, и Исай облегченно вздохнул. Это был хороший знак.
