иных, бесполезных жанров искусства, - садясь за стол и не отводя взгляда от Вальки, продолжал ехидный мужичок. Нож и вилку он нашарил не сразу. - Ибо о таланте можно спорить хоть сто лет и все равно не прийти к единому мнению, а если баня построена бездарно, это видно сразу и на деле.
- Мы познакомились в той кафешке, куда моих бронзовых крокодилов повесили, - объяснила Гронская. - Сейчас поедим, и Валентин покажет свои работы. Хочешь посмотреть?
- Я как-нибудь в другой раз, - сказал мужичок, наконец-то взявшись за яичницу и споро ее уминая. - Меня баня призывает. Я еще на крыше с полчасика поживу, потом баней займусь, потом за трубами ехать надо. Если есть желающие попасть в зоосад - подавайте заявки, охотно подкину. Говорят, туда экзотических зайцев привезли.
Он одним движением вытер сразу всю тарелку корочкой и отправил эту корочку в рот.
- Спасибо, все было безумно вкусно. Расплачусь натурой. Спинку в бане потру!
Улыбнувшись Гронской, скорчив рожу Широкову и еще раз быстро взглянув на Вальку, мужичок раскланялся и вышел.
Валька видел в окно, как этот ладный мужичок непонятного возраста, в ловко сидящей спецовке, протопал к дыре через грядки и вышел на дорогу. Обернувшись же, он заметил, что Гронская и Широков как-то странно переглянулись.
- Доставайте работы, - видно, решившись вытерпеть это тяжкое испытание, приказала Гронская. - Пятый, тащи на кухню посуду. Потом помоем.
- Изабо! Изабо! - раздалось за окном. Гронская повернулась.
Мужичок стоял посреди дороги. Гронская сделала два шага к окну, он увидел ее, притопнул, раскинул руки и заплясал цыганочку, колотя каблуками в утоптанную землю. Блеснув диковинным вывертом, он замер, чинно раскланялся и исчез, как привидение.
- Ему о душе подумать пора, - сказала Гронская, - а он рожи корчит.
- Это он так к тебе сватается, - прокомментировал Широков.
Гронская покосилась на Вальку. Ему стало неловко. И именно от неловкости он задал совершенно ненужный вопрос.
- Как это он вас назвал?..
- Изабо, - ответила Гронская. - Меня все друзья так зовут. И этот вот тоже...
- Имя какое странное... Откуда такое взялось? - спросил Валька, которому пришло на ум, что это была бы неплохая собачья кличка.
- Старофранцузское имя. Из средневековой литературы, - объяснил Широков со вздохом. - Ну, так где же ваши работы?
Валька неторопливо раскидал листы по полу, сам отошел в сторонку и сделал вид, будто его все это не касается. Он заранее решил быть в такой момент исключительно сдержанным и независимым.
Это были портреты, гипсы, несколько давних натюрмортов и две последние работы, с той женщиной.
Именно их и поднял Широков. Посмотрел на женщину, потом покосился на Вальку и вернул листы на пол.
- По цвету я не специалист, - проворчала Гронская, прицельным взглядом оценив все сразу, - а что касается вот этого - враки, враки и еще раз враки!
Она потыкала пальцем в рисунки. Валька сник.
- Да сойдет для дизайнерских курсов! - вступился добродушный Широков, и это было самое обидное.
- Он с такой подготовкой и до творческого задания не дойдет. Знаешь, как там Микитин мудрит?
Гронская взяла с подоконника чистый лист и карандаш.
- Вот, рисую букву 'бе' - 'береза'. В три приема преврати букву в дерево. Важны именно промежуточные стадии. И нарисуй свои инициалы так, чтобы через них выразить себя. Свой характер. Понял? Действуй.
Валька взял из ее руки карандаш, а сама она села с Широковым за неубранный стол, отодвинув кружки. Широков достал из кейса папку с бумажками и стал их показывать Гронской, а она молча кивала.
- А если бы ты позвонила главному в декабре, - вдруг сказал он, подняв за угол одну бумажку, - всей этой мерзости бы не случилось.
- Я не могу по три раза на дню звонить в издательство, - отрезала Гронская. - Полагаю, что все от меня зависящее я сделала и моя совесть чиста.
- Извини, - буркнул Широков и стал раскладывать листки по стопочкам.
- Ну, что я могу поделать, если они привыкли мариновать сборники стихов по семь лет? - спросила Гронская. - Это просто такая привычка. Ты знаешь что-нибудь сильнее привычки?
- Да, ничего ты не могла поделать. Хорошо хоть так получилось. Всего четыре года...
- Да, чуть больше четырех лет, друг мой Пятый.
Валька навострил уши. Да, точно, Пятый.
А Гронская взяла одну из готовых стопочек и прочитала наугад из середины:
- ...не мог спасти ты от купцов, фанатиков и подлецов, как не была во все века защитой голая рука, спасеньем не был лист бумаги...
И Валька понял, что первые слова она прочитала по листку, но дальше наизусть.
Губы Широкова зашевелились - он сперва продолжил эти стихи про себя, а потом заговорил вслух:
- ...ну, а потом свалить уродства на тех, кто не терпел холопства, так просто было. Русь - сильна. Протянет без стихов она, поскольку гимнов хватит всем. Кремлевских горец Мандельштама ссылает в лагерь насовсем, чтоб злой поэт стал глух и нем...
- Вот за эти стихи его и вызывали, - заметила Гронская.
- А теперь такие штуки публикует каждый уважающий себя журнал, если не хочет растерять читателей.
- Мода... - проворчала скульпторша. - И скоро кончится. Когда запас покойников иссякнет. Не веришь - спроси у Карлсона.
- Все не так и все не вовремя, - подвел итог Широков. - Ну, будем считать это последней корректурой, и завтра же я отдам ее Верочке, а она отвезет в издательство.
- Сам не можешь?
- Пусть лучше Верочка. Она другого мнения обо всем этом деле.
- По мне, главное, чтобы обложку не попортили, - сказала Гронская. Я ведь узкий специалист.
Широков стал укладывать листки в кейс. Гронская подошла к Вальке.
- Странно, но у него действительно есть фантазия, по работам я бы этого не сказала...
Она схватила карандаш, одной точной линией наметила более изящный вариант, задумалась и... стала рисовать. Валька вытянул шею, чтобы наблюдать. Он ждал от такого мастера, как Гронская, гениальных прозрений, но ей сходу далась только первая, основополагающая линия, дальше она уже просто мучала рисунок.
- Поеду, - объявил Широков. - Карлсон до зоосада подбросит.
- Опять твой заяц? - фыркнула скульпторша. - Тот, который дорогу перебежал? Все-таки?..
- Все-таки... - глядя в пол, подтвердил Широков. - Ведь мог же в тайге у кого-то жить ручной заяц? Ну, подобрали в лесу сироту, выкормили, стал домашний. Я про такие случаи в газетах читал. А?
- В газетах начала девятнадцатого века? - осведомилась Гронская. - И с чего ты решил, что там была именно тайга? И как ты себе представляешь живого зайца на сцене? Он же скачет! И вообще животное на сцене непредсказуемо.
- Заяц нужен, - решительно сказал Широков. - Про зайца я точно помню. Ну, побежал... Спасибо за вкусный кофе.
- Позвони завтра и все расскажи, - потеплевшим ради прощания голосом напомнила Гронская.
- Само собой. Всего хорошего... Валентин.
Но Валька видел, что Широков не забыл его имя и насилу вспомнил. Это было, как будто Широков что-то сказал ему без слов. А что - не понять.
Гронская, стоя у окна и опираясь на круглый одноногий столик, следила, как Широков заворачивал за угол Карлсонова дома. Потом она решительно направилась к этажерке. Вытащив штук шесть альбомов, она
