добро жило за высоким забором карцевского особняка. Иван Иванович-старший, потерявший внаводнение тридцать девятого года всю семью, на фронте спасенный от смерти Иваном Ивановичем-младшим, самовольно решивший прожить жизнь рядом со спасителем; теща в одежде учительницы тридцатых годов, по-старинному, по-народнически интеллигентная; Иван Иванович Карцев – человек с лицом европеизированного японца и телом охотника – все эти люди были патриархально добры и деликатны. Не гостил в их доме около года зять – плохо, но ничего не поделаешь, если не хочет; пришел зять в дом – радость, которую выяснением отношений омрачать не стоит… Светит солнце, посвистывают скворцы и дрозды в черемухах и рябинах, поддувает свежий ветерок – живи, человек, в добре и простоте!
– А вот теперя само время говореть: «Чего в дом не валите?» – деловито сказал Иван Иванович- старший. – Теперя само время за стол сажаться!
Праздничный стол на пятерых накрыли на веранде, с которой виднелась тоненькая полоска голубой Роми, ажурная телевизионная вышка, верхние этажи гостиницы «Сибирь». Однако городские шумы не проникали, а ветерок, отраженный стенами, веял прохладно. На туго накрахмаленной скатерти было пустовато – стояли лишь немногочисленные закуски, бутылки с водкой, коньяком и вином, во всех приборах отсутствовал нож. Таким, на вид пустоватым, стол бывает в сибирских семьях, когда главное, основное, жданное и лакомое блюдо – пельмени.
– Мама и папа садятся вот здесь! – счастливая происходящим распоряжалась Светлана. – Дядя Иван сядет вот сюда, а мы с Игорем – здесь. Ты ведь любишь, Игорь, смотреть на реку? Вот и хорошо. Где папа?
Тесть на самом деле куда-то исчез, а теща загадочно улыбалась и смотрела на Игоря Саввовича исподлобья. Молодым и здоровым было ее круглое лицо, обрамленное седым венцом толстой косы; легко представлялось, сколько веселья, легкости и покладистости скрывалось за лучистыми морщинами возле глаз. Голос у тещи был типичным учительским: сдавленным, хрипловатым из-за профессиональной болезни связок.
– А вот и папа!
Тесть вошел невольно торжественным шагом, смущенный и от этого глуповатый, так как смущение не вязалось с его бизнесменским суховатым лицом. Карцев в руках нес отливающее тусклым червлением ружье знаменитой немецкой фирмы. Это было такое ружье, что Игорь Саввович обомлел, не знал, что думать и нужно ли вообще думать. Он только понимал, что стоимость ружья рублями не выражалась, оно могло принадлежать человеку или не принадлежать – другого счета не существовало. Иван Иванович-младший вывез это бесценное ружье из Германии как трофей.
– От охотника-утятника – охотнику-утятнику! – улыбаясь тоже смущенно, сказал Карцев. – Как говорится, ни пуха ни пера!
Дух захватывало от одних только монограмм на тусклом металле. Кому-то из владык «третьего рейха» принадлежало это ружье, в заповедниках Саксонии, Тюрингии или Баварии гремели выстрелы из спаренных стволов, в музейных каталогах, наверное, значились имена всех бывших владельцев ружья. Вот какой подарочек преподносил Игорю Саввовичу тесть – один из могущественных людей в Ромской области.
– Ни пуха ни пера, Игорь!
Игорь Саввович чувствовал горячую тяжесть собственного лица, точно каждая клеточка налилась металлом и раскалилась, а губы, наоборот, похолодели. Он боковым взглядом видел несчастные глаза Светланы, которая медленно поднималась, хотя ничем помочь не могла.
– Держите, ваше, Игорь!
Карцев и подумать бы не решился, что от подарка Игорь Саввович может отказаться, и терпеливо глядел на отчего-то замешкавшегося зятя: коренной сибиряк, Иван Иванович-младший был гостеприимен, щедр, любил делать подарки, получал от этого искреннее удовольствие. «Берите, Игорь, хорошее ружье! – говорили его глаза. – Вижу, что вам нравится. Вот и прекрасно! Не смущайтесь…»
– Спасибо, Иван Иванович! – медленно сказал Игорь Саввович. – Спасибо, но такой подарок я принять не могу. Вы за ружье платили кровью, и оно принадлежит только вам…
«Сволочь ты, Гольцов!» – подумал Игорь Саввович, так как глупее и нелепее человека, чем Карцев, который продолжал стоять с протянутым ружьем и не мог еще понять, что произошло, придумать было трудно. Игорь Саввович решил помочь тестю. Он осторожно взял из рук Ивана Ивановича Карцева ружье, повертел его, покачал головой, чтобы ружье опять не оказалось в руках Карцева, поставил его в угол веранды.
– Поймите меня правильно, Иван Иванович, – сказал Игорь Саввович. – Жертва слишком велика, чтобы я мог ее принять. Простите!
Холод и боль, страх и отчаяние стальным ежом пошевеливались в груди Игоря Саввовича. Карцев, Валентинов, управляющий Николаев, «прогрессист» Савков, назвавший Гольцова «милым другом», история с пропиской сестры дворника, генерал Попов, полковник Сиротин – вот сколько лиц отражалось на тусклой стали ружья… Пять лет назад главный инженер Валентинов приглашает Гольцова на работу в трест, полгода спустя на квартире главного инженера Игорь Саввович знакомится с веселой и умной девушкой Светланой Карцевой, женится на ней как на дочери председателя Кривошеинского райисполкома, а потом оказывается зятем первого заместителя председателя облисполкома…
– Игорь, Игорь! – словно издалека донеслось до Игоря Саввовича. – Не отказывайся, пожалуйста, от подарка! Не обижай папу! Не надо!.. Мы ведь родные, близкие люди!
Карцев молчал. Затем подошел к ружью, взял его, ушел грустный, но спокойный. Старик остяк, ничего не поняв, забавно крутил головой на короткой шее; то смотрел на Игоря Саввовича, то на двери, в которые вышел Карцев.
– Игорь! – тонко и жалобно вскрикнула Светлана. – Игорь, что ты сделал!
Он повернулся к ней, посмотрел в переносицу; гнев и ненависть туманили голову: «А ты молчала бы! Твоими руками управляющий Николаев домработницу не прописывает! А царских подарков мы не принимаем, дорогая!» Он сейчас испытывал к жене такую же ненависть, как утром к управляющему Николаеву, и чувствовал, что в ненависти к этим двум совершенно непохожим людям есть что-то общее, хотя сама мысль была дикостью. Жена и управляющий – какая связь могла существовать между ними, но ненависть к жене душила Игоря Саввовича, пеленою застилала глаза. Одним словом, происходило то самое, на что он жаловался профессору-психиатру Баяндурову, когда говорил о беспричинных вспышках ненависти, изнуряющей, часто беспричинной.
– Начнем, пожалуй! – вернувшись на веранду и делая вид, что ничего не произошло, весело проговорил Карцев, алчно потирая руку об руку. – Давай, мать, сюда водочку. Я ведь ваши коньяки не пью…
Было видно, что Карцев обижен, но понимает или догадывается, почему зять отказался от подарка, будучи человеком острого и глубокого ума, разумеется, знал, почему целый год Игорь Саввович уклонялся от приглашений в дом тестя. По лицу Карцева также было видно, что он жалеет о случившемся и, значит, понимает свою ошибку, когда по сибирской щедрости не соразмерил ценность подарка со сложными отношениями с зятем. Поэтому Карцев не только простил мужа единственной дочери, но и хотел, чтобы скорее забылось печальное происшествие.
Игорь Саввович с ужасом чувствовал: дышать нечем, страшился потерять сознание от удушья. Он незаметно, под пиджаком помассировал грудь в области сердца, несколько раз жадно, как птенец пищу, заглотал прохладный воздух, закрыл глаза. Боже, как было плохо! Хотелось немедленно повалиться на кровать, повернуться лицом к стене, до боли зажмурившись, не думать, не слышать, не видеть, не вспоминать, не чувствовать – заледенеть.
– Игорек! – говорила между тем теща. – Игорек, хотите копчушек, соленых огурчиков? Грибочков целых шесть сортов. Положить?
Игорь Саввович весь истекал ненавистью. Все в нем кричало: «Никто вас в загс не тащил, бывшая гражданочка Карцева! Сами изволили сделать мне предложение. Это вы, уважаемая, заговорили об одиночестве в шумном городе! Разве не вы заказали свадебное платье за месяц до того, как вам сказали: „Прошвырнемся в загс!“?
– Игорь, пожалуйста, налей мне коньяк.
Он не слышал, он мысленно произносил страстную речь… «С вашим папенькой, милая женушка, произошло чудо из чудес! Кузьма Юрьевич Левашев – так зовут человека, который превратил вашего отца в Карцева, того самого Карцева, который осмеливается делать бесценные подарки, а вы-то к этому какое
