решение, продиктованное самой жизнью и нравственной позицией депутатов…
Все шло по плану. Милиционеры, оттеснив толпу, взяли памятник в кольцо, внутри которого осталась бригада рабочих, грузовик и подъемный кран. Потап потребовал от крановщика, чтобы тот показал ему, где находится лебедка, и лично проверил ее исправность. На случай непредвиденной поломки на другом краю площади стоял наготове еще один автокран. Двое рабочих взобрались на постамент и под бдительным присмотром бригадира принялись ловко опутывать изваяние тросами.
— Под мышкой! Под мышкой еще раз пропустить! — покрикивал Потап снизу. — Вокруг шеи обмотай! Осторожно, не поцарапайте!
Он несколько раз приказывал подручным переделать узлы и крепления, которые казались не вполне надежными, требовал более толстые тросы и в конце концов, согнав помощников, собственноручно зацепил последний крюк.
— Все, — выдохнул Потап в бронзовое ухо Ильича.
Стоя на постаменте, бригадир с вызовом посмотрел вокруг. Все было спокойно. Представители власти, правоохранительные органы, техника, сама судьба были на его стороне. Глядя сверху вниз на толпу, Потап вдруг ясно понял, что он стоит не просто на какой-то цементной тумбе, он стоит на пороге новой жизни. Там, за порогом, все будет по-другому, там неограниченные возможности, которые всегда будут опережать желания…
Закончив обличительную речь, Харчиков оглянулся и вопросительно уставился на председателя. Потап молчал, морально настраиваясь на последний, решительный шаг. Теперь, когда все переживания и мытаpства остались позади, кладоискателя охватила нервная дрожь. Совладав с собой, он спрыгнул на землю и хотел было крикнуть: 'Вира!' — но вместо этого из его пересохшего горла вырвался слабый хрип. Пришлось сигнализировать крановщику отчаянными взмахами руки.
Взревел мотор. Легко оторвавшись от постамента, вождь плавно, словно в раздумье, поплыл вверх. В толпе кто-то задорно свистнул, заголосили бабы… Памятник достиг верхней точки и, грузно покачиваясь, остановился. В подвешенном положении вождь мирового пролетариата смотрелся как-то жалко и нелепо. Слегка дрогнув, кран стал поворачивать в сторону грузовика. И тут случилось происшествие, приведшее в восторг большую часть зрителей, и особенно детей: нижняя половина памятника оторвалась от туловища и с пятиметровой высоты ударилась оземь, расколовшись на несколько кусков.
— А-а-ай! — в отчаянии возопил Мамай, но голос его потонул во всеобщем гуле.
Первое, что испытал Потап, была досада. Ну конечно! Он должен был знать, что такие громоздкие конструкции собирают из составных частей, а потом заваривают по швам. Конечно! Надо было крепить трос и к ногам! А теперь толпа увидит его золото и набросится на него…
Но зрители никуда не бросались, а, с любопытством разглядывая оставшуюся половину, шумно обсуждали невиданный случай.
'Наверно, они все знают, что это мое золото, и поэтому не трогают', — подумал кладоискатель, мелкими шажками приближаясь к месту катастрофы. Других мыслей он не допускал.
Но золота не было. Ни в ногах, ни в туловище.
Это было невероятно, в это нельзя было поверить, но золота все равно не было, ни тонны, ни даже грамма.
Потап удивленно созерцал лежащую на асфальте бронзовую ногу и пытался сообразить, что, собственно, происходит.
— Схалтурил сварщик. Не было никаких гарантий, — раздался за его спиной чей-то голос. Это был Куксов. — Я, товарищ председатель, к вам вот по какому делу. Вы понимаете, из всего нашего райкома… то есть, я хотел сказать — из всего нашего общества я один не прошел в горсовет. Меня не выбрали! Вы понимаете, в чем проблема? А ведь, я извиняюсь, это вы посоветовали мне баллотироваться от монархистов. Я еще тогда понял, что нет никаких гарантий.
Потап повернулся к нему лицом и, покусывая губу, задумчиво сказал:
— Где же все-таки золото?
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, после чего, так же не сказав ни слова, разошлись. Владимир Карпович двигался боком, словно краб, не сводя с председателя недоуменного взгляда. Бригадир медленно брел в другую сторону, не поднимая головы и часто натыкаясь на зрителей. Вскоре он затерялся в толпе.
Сперва его искал Харчиков, чтоб спросить, что делать с отвалившимися ногами истукана. Затем его искали другие депутаты, но в конце концов все угомонились и разошлись по своим депутатским делам. Вождя погрузили по частям и увезли. Через полчаса, вдоволь наговорившись, народ стал перекочевывать к стадиону. По улицам расползлись слухи, что Ленина подпилили специально, к первому апреля. Все сошлись на том, что шутка удалась…
Из Козяк Потап уехал тихо и бесславно. Глубокой ночью он попросился в плацкартный вагон проходящего поезда, не узнав даже, куда поезд идет. Увидев на его лице неподдельное горе, проводница сжалилась.
Председатель тайного общества разместился на третьей полке и, подложив под голову сумку 'Пролет', до самого рассвета слушал стук колес. У него не было ни планов, ни идей. Он просто ехал вперед, наугад, к новой неведомой жизни.
Закончился апрель. Прошли май, июнь, июль. Закономерно наступил август. Август выдался влажным и душистым. В природе появилась еще едва заметная суета, свидетельствующая о приближении зимы. Медленно и низко в воздухе летали жирные шмели, нарезая круги и гудя, будто вертолеты. По ночам в поисках провизии табунами бегали ежики. Еще злее стали мухи. Птицы готовились на юг. Выженная солнцем, заметно побледнела зелень. Кое-где на землю легли первые сухие листья.
Много воды утекло за это время. Она текла в ручьях и реках, била ключом из-под земли и капала с неба, лилась из кранов и бежала по трубам. Свою скромную лепту в мировое водообращение внес и восстановленный водопровод, соединяющий роддом № 3 и общежитие консервного завода им. Баумана.
Один древний, давно скончавшийся мудрец как-то верно подметил, что все течет, все меняется. Сбылась его мудрость и на сей раз. Помимо большой утечки воды за четыре месяца в мире произошли и некоторые другие перемены: из космоса вернулись космонавты, на основной территории Европы созрела картошка, парламентарии всех стран отгуляли каникулы и взялись за работу, кофе на мировом pынкe подскочил в цене, Потап Мамай больше не искал клад.
Потап продавал пиво. Теперь местом работы чекиста был пивной ларек, расположенный на перроне маленькой железнодорожной станции. Станция не имела даже приличного названия и значилась как 'Платформа 202 км'.
Трудно сказать, каким ветром занесло сюда Потапа и где он скитался после бегства из Козяк. Во всяком случае, здесь он пребывал уже больше месяца и, должно быть, находил это место вполне удобным для того, чтобы зализать свои душевные раны и обрести временный покой. Несмотря на столь короткий срок трудовой деятельности, чекист успел зарекомендовать себя с положительной стороны и пользовался заслуженным авторитетом у товарищей. Клиенты уважали его за общительность и откровенный нрав.
Откровенность за кружкой пива иногда нужнее, чем вобла. Когда желудок полон пива,
