Он вскочил, сел, снова вскочил, торопливо вытряхнул на стол мятые купюры:
— Держи, дед, дневная выручка. Это тебе. А я пошел.
— Э! Ты куда это? — удивился Бруевич.
— Туда, где меня нет! — крикнул Потап на ходу. — Прощай!
Больше на платформе 202-й км его не видели.
***
Мест, где Потапа еще не было, насчитывалось так много, что неизвестно, к которому из них первому он устремился. Известно только одно: в середне сентября Мамай высадился на турецкий берег.
Когда постсоветский гражданин впервые попадает в Стамбул, он тут же понимает, что оказался на чужбине. Здесь все чудно и непривычно, и нет возможности освоить это постепенно. Всеобщая суматоха, шум, восточные колориты и острые запахи — все это наваливается неожиданно и сразу, будто торт в лицо.
Стамбул, как известно, — город, где встретились Азия и Европа, только Европа на эту встречу пришла с заметным опозданием. Последствия такой задержки сказываются до сих пор, и западная цивилизация, стараясь наверстать упущенное, все глубже разъедает мусульманские устои. Первыми ее влиянию поддались женщины. Они начали переодеваться. Горожанки наотрез отказываются от паранджи. Из моды выходит черная монащеская одежда. Теперь в ней ходят либо закоренелыe провинциалки, либо те, кому снимать ее уже поздно. Заметно укоротились юбки, приоткрывая уже икры ног. Самые же отчаянные турчанки носят брюки. Но, несмотря на все усилия, привлечь к себе внимание мужчин им удается лишь в необходимых случаях. Усатые потомки янычар остаются консерваторами и, чтя традиции, по-прежнему проявляют неугасимый интерес к белокожим славянкам. Последние же извлекают иногда из этого интереса свою корысть, а то и просто злоупотребляют им. Турки в большинстве своем — народ мелкий и неказистый. Глядя на них, мордатые русичи только диву даются, как это такая мелюзга нагоняла когда-то страх на целые государства.
Местное Черное море ненатурально чистое и почему-то пахнет морем, чем радикально отличается, например, от крымского Черного моря, которое в лучшем случае ничем не пахнет. А количество и разнообразие рыбы, предлагаемой торговцами, неминуемо наводит на подозрения, что на свете существуют два Черных моря. Туристы бывалые, такие, как одесситы, конечно, твердо знают, что Черное море всего одно, причем начинается оно в Одессе. Поэтому они давно ломают голову над тем, каким это способом туркам удается переманивать на свою сторону всю кефаль и кильку. Но контакты с местным населением показывают, что выведать этот секрет легче будет у самой рыбы.
Экс-председатель прибыл в Турцию в составе туристической группы по торговым делам. В шесть часов утра, взвалив на спину рюкзак с великим множеством изделий тяжелой и легкой промышленности, он пошел занимать место под солнцем. Слева и справа, спереди и сзади шествовали сонные соотечественники. Проклиная житье-бытье, каждый тащил на себе сумки, названные за размеры 'мечтой оккупанта'. Каждый торопился захватить на базаре выгодное место.
Подобный образ жизни был Потапу не по душе, но он терпел, рассматривая свое пребывание на чужбине как суровую необходимость. 'Все миллионеры начинали с малого, — утешал себя экс-председатель, раскладывая на земле слесарный инструмент, доставленный контрабандным путем. — Генри Форд и тот примусы чинил'. Те же мысли можно было прочесть и на лицах конкурентов, хотя втайне они все же сомневались, что знаменитые богачи зарабатывали первоначальный капитал, продавая мусульманам игрушки и надувные матрасы.
Потап раскрыл блокнот и принялся заучивать минимальный набор слов, необходимый для общения с местными жителями.
Исправно помолившись Аллаху, к базару стали подтягиваться первые покупатели. Продавцы с надеждой всматривались в каждого оптовика. Оптовики придирчиво оценивали товар. Цель у всех была одна — нажива…
За два часа торговли Потап нажил головную боль и лютую неприязнь к янычарам.
Турки оказались удивительно мелочным и скандальным народом. Сделка купли-продажи для них — не просто сделка, это настоящий ритуал, из которого они черпают удовольствие, недоступное чужестраннцам. Первая стадия ритуала — ознакомление с предметом сделки. Процедура эта весьма тонкая и требует от эфенди немалого умственного напряжения. Вторая скоротечна. Начинается и заканчивается она выяснением стартовой цены. Но какой турок согласится на нее сразу? Никакой. Нет такого турка. А если он все же согласится, значит, он не турок. Настоящий потомок янычар будет долго и неутомимо торговаться, выкручивать, выпрашивать каждый бин. Для этого и существует третья, наиболее утомительная стадия. Эта стадия, в зависимости от выносливости обеих сторон, может длиться от одной минуты до нескольких часов. В последнем случае доведенный до белого каления турист обычно сдается и спускает цену до невозможного, не помышляя более о прибыли, а лишь желая отделаться от кровопийцы.
Солнце было еще на полпути к зениту, когда Потап освоил самые ходовые фразы и объяснялся с турками уже без словаря. Но добиться полного взаимопонимания не удавалось. Товар не шел. Больше всего хлопот возникло с электросушилками для обуви. Публика никак не могла вникнуть в их истинное предназначение. Для наглядности Потап даже снял с себя туфли и, сунув в них сушильное приспособление, выставил напоказ. Но хитрость не помогала. Турки, падкие на все диковинное, вынимали сушилки из обуви и тщательно, со знанием дела приступали к их изучению. Нередко по такому поводу собиралось несколько человек и устраивались жаркие споры. По жестам спорщиков становилось ясно, что они принимают сушилки за кипятильники. И Мамай уступил. Опустив сушилки в старое ведро, он стал выдавать их за кипятильники. Торговля пошла живее, но брать оптом никто по-прежнему не решался.
Зато совершенно неожиданно нашелся покупатель на ведро, которое Потап подобрал неподалеку на стройплощадке. Экс-председатель был так удивлен, что отдал ведро всего за три бина. Поручив охрану сушилок коллеге из Запорожья, Мамай сходил на стройку и принес оттуда в качестве пробной партии несколько кусков линолеума. Тут же подступил полунищий турок в клетчатом засаленном пиджаке и ткнул пальцем в самый маленький кусок.
— Бир бин, — предложил турок, показав один палец.
— Я лучше его домой увезу, чем за бир бин отдам.
Глаза эфенди стали наливаться кровью; между бровями легли складки, напоминая о вековой грубости воинов Османской империи. Потапу даже показалось, что за пазухой у турка лежит острый ятаган. Но проверить эту догадку помешали набежавшие крестьяне, навьюченные связками резиновых сапог. Горцы оттеснили клетчатого и живо заинтересовались капканом, который, так же как и сушилки, остался невостребованным.
Дабы не упустить удобный случай, Мамай решил показать товар лицом и доказать клиентам, что капкан на медведя — вещь в хозяйстве незаменимая. В рекламных целях Потап принял неуклюжую позу, поднял вверх лапы и, свирепо выпучив глаза, зарычал. Грузно походив вокруг капкана, он сунул в его разинутую пасть палку и надавил на педаль. Стальные челюсти захлопнулись со страшной силой, едва не перекусив палку пополам. Зрители одобрительно зашумели, но было похоже, что их восторг вызван не столько действием капкана, сколько тем, как умело 'рус' изобразил медведя. Подождав немного, не повторит ли он свой номер еще раз, крестьяне посовещались и купили охотничью снасть.
Все это время клетчатый околачивался неподалеку и испепелял Потапа взглядом. Ему тоже хотелось что-нибудь купить, но спекулятивные цены туристов приводили его в уныние.
Подобревший Мамай поманил бедного турка к себе, показывая ему линолеум.
— Эй, эфенди! Киль манда! Иди сюда! Бери за два бина, шайтан с тобой.
При слове 'шайтан' эфенди напрягся и зловеще повел усами.
