— Я турист, частный. Разве не видно?
— А что вы хотели, частный турист?
— Мне нужен Ко.
— Кo — это компания, — начал злиться краснощекий.
— А Чаботарь О.В. в эту компанию входит?
— Не входит. Он ушел на пенсию.
— Так я и думал, — проговорил экс-председатель тихо. — Значит, цыганского хора так и не дождался.
— Чего?
— Ничего. Всей вашей Ко большой привет.
В холле на Мамая едва не налетела большая коробка, из-под которой виднелись чьи-то ноги. Потап остановил ее рукой и придал обратное направление. 'Извиняюсь', — сказала коробка, и ноги торопливо засеменили назад.
— Пиптик! — узнал их экс-председатель. Коробка опустилась, и из-за нее действительно выглянула голова балетмейстера.
— Председатель! Это вы? Елки-палки!
— Здоров, мужик
.
Они отошли к окну. Пиптик так разволновался, что забыл поставить свою ношу на пол и, тужась, держал ее перед собой.
— Ну, как вы тут без меня? — допытывался Потап.
— Да так, в общем-то, — уклончиво отвечал Иоан. — Вас так долго не было.
— В командировке был. А у вас как дела? Какие новости?
— Зубы вставил, — подумав, сообщил Пиптик и в доказательство разинул пасть, полную металлических зубов.
Мамай невольно отшатнулся.
— Ну а хорошие-то новости есть?
— Сто сорок лет гарантии дали.
— Кому дали?
— На зубы дали.
— Тьфу, черт, — поморщился Потап. — А почему не двести?
— На двести денег не хватило, — с сожалением вздохнул Козякинский сердцеед.
— По-моему, они и без гарантии выстоят. Кстати, могу выхлопотать для тебя роль Щелкунчика. Теперь тебя обязательно возьмут.
— Искусство сейчас никому не надо. Сейчас нужен латочный товар.
— Да, — повторил экс-председатель, — латочный товар, — и подумал про себя: 'И какого черта я сюда приехал?' Ему вдруг стало скучно. Он рассеянно посмотрел на собеседника и сказал: — До свидания, Ваня. Политическая обстановка требует моего. присутствия.
— Постойте! — спохватился Пиптик, кагда Мамай уже раскрыл тяжелые врата 'Литейщика'. — Постойте, председатель, я хочу вас попросить! Я вот что… не согласились бы вы стать… нашим кумом?
— Может, тебя еще усыновить? — насмешливо спросил Потап.
— Нет, вы такая культурная личность… Мы с Элеонорой были бы так рады, если бы вы, такая культурная личность, взялись бы покрестить нашего… ребенка.
В голосе балетмейстера было столько смущения, что Потап невольно смягчился.
— Мальчик?
— Не знаю пока. Она еще не родила. Может, подождете?
— А долго ждать? У меня времени в обрез.
— С минуты на минуту. В крайнем случае — завтра. Она уже в роддоме.
— Посмотрим, — сухо произнес Потап, теряя терпение. — До отьезда я буду в гостинице.
Около часа он бродил по знакомым местам и в конце концов явился к самому памятному из них. Экс-председатель намеренно оставил его напоследок, дабы не травмировать раньше времени свою психику.
У каждого человека есть место, с которым он связывает начало или конец определенного жизненного этапа. Это может быть школьная скамья или скамья подсудимых, отделение загса или отделение милиции, двор детсада или двор военкомата, словом, у всех по-разному. Но так или иначе, памятное место потому и памятное, что его нельзя забыть и тем более равнодушно обойти. К нему хочется либо с грустью приблизиться, либо с радостью убежать прочь.
Для Потапа таким символичным местом была площадь Освобождения в райцентре Козяки. Именно здесь, у подножия памятника вождю Октябрьской революции, при трагических обстоятельствах умерла его мечта о светлом будущем. Здесь оборвалась его легкомысленная молодость. Отсюда он ушел разочарованным, зрелым мужем, твердо убежденным, что жизнь — это не более чем биологическое существование. И когда Потап вспоминал о месте катастрофы, в сознании всякий раз возникали нехорошие ассоциации. Ему представлялся надгробный камень, стоящий вместо постамента, и на камне золотыми буквами высечено:
ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНА
ЗОЛОТАЯ МЕЧТА
ПОТАПА МАМАЯ
Но все оказалось прозаичнее. Не было ни надписи, ни камня. По-прежнему стояла железобетонная тумба, на которой когда-то высился истукан, в котором когда-то не оказалось золота. Больше ничего не было.
Кладоискатель посмотрел на плиты, разбитые памятником, досадливо сказал: 'Эх', — и не спеша направился в 'Роди'.
Но 'Роди' тоже не было! Сгинула! Теперь на углу улиц Воровского и Петровского, мерцая тонированными стеклами и медными ручками, возвышался отель 'National'. И было похоже, что его вывеска может светиться в темноте. Все указывало на то, что заведение попало в чьи-то частные руки.
Потап стал как вкопанный. Он вдруг с потрясающей ясностью осознал, что гидра капитализма окончательно вгрызлась в эту землю, и он, бывший главарь подпольного райкома, так и не успел стать собственником. У него не было ни дворца на берегу лазурного моря, ни киностудии, ни ресторана. У него не было даже своей сапожной мастерской!..
Из парадного вышел швейцар. Заложив руки за спину, он посмотрел на солнце, громко чихнул и не спеша принялся прогуливаться по ступенькам взад-вперед. Вид у него был бравый. Лампасы вызвали бы зависть любого генерала. Горели пуговицы и медальки. По круглой морде сползали пушистые бакенбарды.
Приглядевшись внимательнее, экс-председатель с удивлением опознал отставного майора.
— Эй, любезный, чей этот домик? — спросил Мамай, приблизившись.
— Хозяйский, — заносчиво ответил Атамась и отвернулся.
— Ты что, не узнаешь меня, карапуз?
— Иди, иди с богом. Нечего мне тебя узнавать. На службе я.
Потап подумал, не дать ли старому знакомому по шее, но служивый, учуяв опасность, предусмотрительно отскочил в сторону и спрятался за колонной.
— Узнал, значит, — заключил Потап, собственноручно открывая дверь.
Внутренности отеля также подверглись существенному ремонту. На стенах,
