— Шучу, шучу, — улыбнулся Потап, — бери за бин. Бир бин, понимаешь?
Турок понял и с готовностью протянул мятую бумажку — должно быть, все, что у него было.
У клетчатого оказалась легкая рука. Следом за ним подошел бородатый старик, долго смотрел на линолеум слезливыми глазами и в конце концов купил два куска за четыре бина.
Не теряя времени, Потап отправился на стройку в третий раз с явным намерением распродать оставшийся строительный мусор. Суровое наказание за воровство давно отбило у турок охоту покушаться на чужое добро. Даже если оно будет валяться на земле — редкий турок отважится его поднять. Приятно пораженный этим открытием, Мамай решил стать посредником между бесхозным имуществом и законопослушными гражданами Турции.
Но его опередили. Разгадав слабость восточной натуры, какой-то ловкий проходимец уже перерыл весь участок и утащил с него все полезные вещи. Здесь чувствовалась лапа соотечественника.
Не найдя ничего подходящего, Потап захватил с собой пыльный кусок трубы, который удалось сбыть за три бина лишь через час.
Жара стала невыносимой. Асфальт накалился так, что было удивительно, как это автомобили не прилипают к нему шинами. Туристы пили пиво и пепси, глазея на витрины магазинов. Не снимая пиджаков, почтенные эфенди курили сигареты и высокомерно поглядывали на приезжих, храня в уме какую-то старую янычарскую тайну.
Голый по пояс, в белой панаме, изнывая от солнца, Потап все еще сидел на базаре и лениво отмахивался от мух и пожилого турка. Эфенди стоял над ним уже целую вечность и гнусавым голосом предлагал двадцать бин за сушилку-кипятильник. Продавец настаивал на двадцати пяти.
Но вот рядом с башмаками турка остановились чьи-то голые волосатые ноги в сандалиях, и вежливый голос спросил:
— Почем ваши сушилки, товарищ?
— Ирми бэш.
— Ирми бэш? А это сколько?
— Сколько, сколько! Сколько надо, — угрюмо ответил Потап, неожиданно обнаружив, что не может перевести 'ирми бэш' на русский.
Он полез в словарь, чтобы вспомнить родной язык, но незнакомец задал уже другой вопрос:
— А вы не знаете, кипятильники здесь спросом пользуются?
— Еще бы! С руками отрывают…
Потап хотел высказать еще несколько замечаний, но вдруг осекся. Голос соотечественника сразу показался ему подозрительно знакомым, но теперь он его узнал. Экс-председатель поднял глаза — перед ним, в шортах, майке и красной бейсболке, стоял Христофор Ильич Харчиков собственной персоной. Он озабоченно оглядывался по сторонам и еще не ведал, какая встреча его ожидает. Потап быстро надвинул панаму на самые брови, оставляя в поле зрения только коричневые сандалии. Упитанные ножки Христофора Ильича засеменили в обратном направлении и вскоре затерялись среди множества других разнообразных ног.
Вскоре, отдав сушилки по сходной цене, Мамай отправился на поиски красной кепки.
Харчиков обнаружился в конце торгового ряда.
Затесавшись между двумя продавцами сигарет, он сидел на раскладном стульчике и грустно взирал на свой товар. Судя по его кислой мине, торговля шла вяло.
Потап мельком оценил предлагаемый соратником ассортимент, с удивлением опознал похищенный со стройки линолеум и, придав голосу строгость, спросил:
— Родину распродаешь?
— Товарищ… Мамай… — оторопел Христофор Ильич.
— Никаких фамилий, — процедил Потап, довольный произведенным эффектом. — Не забывайте, что мы находимся на вражеской территории.
— Понимаю.
— Вы что здесь вообще делаете?
— Так ведь… — молвил Харчиков в полном замешательстве, — подрываю ихнюю экономику. А вы?
— По заданию центра.
— Ну и как?
— Трудное дело, — проговорил председатель, озабоченно озираясь, — темный народ. По-русски ни бельмеса не понимают. Турки, одним словом.
— Да-а, турки — они и в Турции турки.
Потапу не терпелось узнать новости козякинской жизни.
Христофор Ильич нехотя свернул торговлю, уложил кипятильники в сумку и понуро поплелся за невесть откуда взявшимся начальником. По пути он робко думал о том, чтобы послать товарища Мамая к чертовой матери и вернуться на базар. Потап не отвлекал себя глупыми мыслями и потому сразу заметил хвост. Это был уже знакомый эфенди в клетчатом пиджаке. За первым же углом Потап встретил его грудью.
— Тебе чего?
Турок застеснялся и недоверчиво покосился на Харчикова.
— Можешь говорить при нем, — успокоил председатель.
Клетчатый взял Потапа за локоть, пошевелил усами и заговорщицки шепнул:
— Атом Bap?
— Вар, — без колебаний ответил Потап, став предельно серьезным.
— Икы кило! Икы! Тaмaм?
— Икы-ы? — переспросил Потап, озадаченно почесав затылок. — М-м-м. Икы-кило — проблем. Икы кило нужен буюк контейнер. Очень буюк. На таможне проблем будет. Понимаешь?
— Проблем ек! — задрожал от восторга турок. — Кач пара aтом?
Если еще несколько секунд назад у председателя не было от Харчикова секретов, то теперь он сам отвел эфенди на безопасное расстояние и вступил с ним в деловую беседу. Харчиков зажмурился и прижался к стене, ожидая немедленного ареста.
— Это кто? — полюбопытствовал Христофор Ильич, когда Потап вернулся.
— Коллега из местного подполья, — развязно сообщил председатель.
— А что это он у вас просил?
— Так, ерунду. Бомбу атомную, видите ли, ему надо. Впрочем, вас это пока не касается.
Соратники уединились в чайной.
— Ну, докладывайте, — сказал Потап, — какова в мое отсутствие политическая обстановка в Козяках?
Оказалось, что политическая обстановка в отсутствие товарища Мамая не слишком ухудшилась. Товарищ Брэйтэр уехал за границу, по слухам, в Израиль. Но в последнее время усиленно муссируются новые слухи о том, что теперь он не может оттуда приехать. Товарищ Пепренко стал мэром. О Цапе известно только то, что с животноводством он завязал навеки и подался в растениеводы. Куксов вплотную занялся коммерцией, а оба Коняки с головой ушли в политику. Все остальное было по- прежнему.
— Да, давненько я у вас не бывал, давненько. Что ж, возвращайтесь домой и готовьтесь к
