— О, дети! — обрадовался Потап, увидев на дороге двоих мальчишек с санками. — Дети — наше будущее! А в нашем случае — и настоящее. Эй, малец! — окликнул Мамай старшего. — Поди-ка сюда, мальчик. Люблю детей, ч-черт. Особенно с санками которые. Это такой бескорыстный, такой работящий народ, что… Здравствуй, мальчик! Маму слушаешь, мальчик?
— Ну, — охотно ответил малец.
— А папу?
— Ну.
— Гена, смотри, какой хороший мальчик, с санками притом. Да таких мальчиков несколько лет назад в пионеры без очереди записывать можно было! Жаль, пионерии сейчас уже нет, распустили. Я б тебя, мальчик, записал. А видишь этого дядю? Дядя добрый. А вещей у дяди видишь сколько? Тяжелые такие вещи. Мальчик, одолжи дяде санки, вон до того угла. Устал дядя, понимаешь?
— Понятно, — сказал владелец санок и важно втянул носом зеленую каплю. — И скока?
— Три вещички, мальчик, на твои санки как раз поместятся.
— Так скока?
— Чего — скока?
— Скока платите?
— Ты что, мальчик… — опешил Потап. — Ты что, за деньги?
— Задаром ща никто и не пукнет, — хмыкнул дерзкий мальчишка. — И я тоже не пукну.
— И на том спасибо, — мрачно произнес Потап.
— Хотя могу, конечно, и задаром, если по-простому. А если мелодией — то тока за деньги.
— Какой там еще мелодией?
—
— А ну-ка отойди на пять шагов назад, мелодист. Стой там и оттуда разговаривай. И никаких
— Дядь! — откликнулся юный мелодист. — Начинать?
— Ни в коем случае. Позови второго.
— Витька, что ли? Ща приведу. Только Витек мелодией не умеет.
Обнявшись, саночники отошли в сторону и о чем-то тихо толковали.
— Сговорились, подлецы, — догадался Мамай, когда, завершив переговоры, мальцы робко направились к дядям.
— За санки тридцать тысяч, — объявил старший, — за
Неумелый Витек боязливо косился на негра, на другого дядю и виновато шмыгал носом.
— Вы что — братья? — спросил бригадир, окинув их подозрительным взглядом.
— Не-а.
— Ладно. Вот вам тридцать тысяч, вот вам груз, тащите до гостиницы. Мелодию прослушивать не будем ввиду отсутствия музыкального слуха и денег. Вперед.
Огорчившись из-за потери дополнительной прибыли, саночники запросили прибавки.
— Наверное, вы дети таксистов, — предположил Потап. — Вот вам еще полторы — и чтоб я вас больше не видел.
Мальчишки живо запряглись и, буксуя, поволокли санки с бюстами.
Старатели, предусмотрительно держа дистанцию, двигались сзади.
— Тпру-у! — скомандовал бригадир, остановив гужевой транспорт у дверей
— Дя-адь, — заныл младший, — доба-авь на жва-ачку.
Мамай грозно повел бровью.
— Что-о?! Бегите отсюда. Бойскауты.
Проводив взглядом предприимчивых саночников, он негромко сказал:
— М-да, в наше будущее я смотрю с содроганием.
— М-да, — проговорил эфиоп еще тише, — в ваше будущее я тоже смотру с садроганэм.
Глава 8. Дом № 12АБ
Надо сказать, что город Казяки был не просто себе Козяками. Любой козякинец мог назвать как минимум одну достапримечательность города и даже указать на нее пальцем. Этой достопримечательностью был двенадцатиэтажный дом.
В годы царизма уездный город застраивался довольно вяло и расширялся лишь за счет убогих хижин обходчиков, стрелочников и прочих железнодорожников. Двухэтажные дома тогда имели помещик Мельников (ныне здание универмага) и отставной полковник Жук (ныне — районо, гороно и детская библиотека). Двухэтажными были вокзал, оставшийся таковым до сегодняшнего дня, почта и меблированные комнаты отеля ныне — не меблированный отель. Самыми высокими сооружениями в городе считались водонапорная башня и церковь (это там, где ныне пустырь с пивным ларьком).
Но с наступлением советской власти Козяки стали активно тянуться вверх. Десятки черных труб прокололи небо. Из них повалил дым. Райцентр стремительно понесся по рельсам индустриализации. Строились заводы и фабрики, возносились здания и сооружения, город рос как на дрожжах. Появилось два пятиэтажных микрорайона, трехэтажный Дом быта и такого же роста дом цыганского барона. Но этого оказалось мало. Козякинцам хотелось все выше и выше. Пять этажей — позорно малый рост для города с сорокатысячным населением.
Словно разгодав чаяния народа, из области прислали нового архитектора. 'Эх, развернуться у вас тесно! — сокрушался архитектор, воодушевленный решениями только что минувшего
Власти, боясь прослыть консерваторами, раскошелились на новостройку, которая и должна была являть собой символ грядущего величия. Вскоре местная архитектура была дополнена грандиозным монстром. Это был в точности такой же дом, как окружавшие его панельные короба, только перевернутый на бок. Получилось двенадцать этажей и два подъезда. Зданию дали номер 12АБ, ибо справа стоял дом № 12, а слева — № 12В. Новый дом покрасили в растрелиевский бело-голубой цвет, после чего инициативный архитектор пошел на повышение в область.
Козякинцы, падкие на зрелища, толпами бродили вокруг небоскреба и, запрокинув головы, с завистью глазели на новоселов.
Жильцы первого подъезда высокомерно поплевывали со своих высоток и всматривались в далекие горизонты.
Но вот жильцы из второго подъезда оказались менее восторженными и ликования соседей не разделяли. Злобно отворачиваясь от сиреневых далей, они мучились над разрешением личных проблем. И чем выше над землей находились квартиросъемщики, тем глобальнее становились их проблемы.
В первый же день новоселы взялись обустраивать свой дом. На балконах развевалось белье, крыша ощетинилась антеннами, начались склоки из-за подвалов.
На девятом этаже первого подъезда молодожены в клетчатых рубашках осматривали собственный балкон. Они подпрыгивали, топали ногами об пол, проверяя прочность, сбегались, радостно целовались и вновь разбегались в разные концы балкона.
На соседнем балконе, слева от них, стоял еще один новосел и, сосредоточенно глядя перед собой,
